Мэр окончательно перестал бояться, приосанился и начал думать, поглядывая на рамки с фотографиями себя любимого на противоположной стене. Думать о себе было привычно и приятно. На лице Платона Ефимовича даже образовалось нечто похожее на улыбку, и нос невольно задрался вверх.
– Уважаемый Харон, вы из античного греческого мира, а меня не зря родители назвали Платоном! Может быть, я умру, как кто-то из великих мыслителей античности, которых человечество помнит и читает уже полторы тысячи лет? А?
– А сам ты что написал? – спросил Харон, почёсывая узловатыми, задубевшими скрюченными пальцами всклокоченную бороду.
Вопрос застал мэра врасплох.
– Э-э-э… М-м-м… А! Я… я был в нашем городском театре на встрече с труппой и сделал целый ряд очень правильных и точных замечаний по одной пьесе! После моей критики – режиссер мне сам рассказывал – в постановку сразу же были внесены изменения!
На лице Харона впервые отразилось что-то похожее на удивление. Он взмахнул рукой, и мэр увидел статного грека в длинной тунике. Харон торжественно провозгласил:
– Отец трагедии, великий Эсхил. Лично я обожаю его «Орестею»! Когда я перевозил его в царство мёртвых, я остановил лодку посреди реки и заставил его прочитать мне свою трагедию! Слёзы умиления выступили даже на моём лице!
– О да! Я выберу этого величайшего грека! – воскликнул Платон Ефимович, мысленно уже читая предисловие к своей биографии из серии «Жизнь замечательных людей» и посмертному переизданию своих мемуаров. – Как умер сей великий муж?
– Орёл нёс пойманную черепаху и увидел внизу лысину Эсхила. Он подумал, что это камень, – и вот, чтобы разбить черепаший панцирь и склевать нежное мясо, сбросил её прямо ему на голову. От удара Эсхил мгновенно умер!
– М-м-м, а можно другого великого грека? – резко передумал градоначальник, представив себя в гробу с разбитым черепахой черепом. – Может, философа какого?.. Вот одно моё интервью назвали самым философским интервью политика!
– Про что там? – тут же поинтересовался Харон.
– Ну, я сказал тогда перед третьими своими выборами, что не держусь за свое место, привилегии, зарплату мэра, что не надо переживать о том, что зависит не от тебя, а от народа!
– Хм, да ты стоик, человек! Признаться, стоицизм и мне симпатичен. Погоди, дай вспомнить… – Харон задрал голову к потолку. – Точно! Хрисипп! Великий Хрисипп для тебя подходит!