Когда мы с ним, запыхавшиеся и запылённые, вбежали в свою квартиру, я не знал, что моей матери уже нет в живых. Бертольд Ринальди, потомок итальянских священников и аристократов, бежал из города, бросив её в пылающей равнине. Исчез незадолго до падения горящих обломков, словно зная о том, что произойдёт!
«Бог тебе судья, Эд. Он не бросит меня, как ты. Он будет до конца бороться за меня в любой ситуации!»
Уже в бомбоубежище мы столкнулись с уцелевшей Магдой, которая по чистой случайности оказалась в центре города в тот день, и успела спуститься под землю через старую станцию метро. Размазывая по чумазому лицу слёзы, бывшая служанка контрабандиста призналась в том, что подслушала разговор Ринальди с женой:
– Я съезжу на склад и проверю, как там дела. Приготовь на ужин что-нибудь лёгкое, – велел он, когда его водитель уже выносил набитый вещами чемодан и ларец с драгоценностями.
– Как насчёт индейки под вишнёво-базиликовым соусом? – спросила тогда моя мать, боясь отвести взгляд от его лица.
– Будет замечательно, – Ринальди поцеловал её в щёку. – Я люблю тебя, моя лилия. Ты – самое дорогое в моей беспокойной жизни!
С этими словами он был таков. Мне понадобилось много лет, чтобы перестать винить себя в том, что в день катастрофы я даже не вспомнил о матери. Возможно, мы с отцом успели бы спасти её. Но помня о том, как полыхала равнина, как огонь уничтожил десять гектаров поля с солнечными батареями, я сомневался в этом. Оставалась лишь одна причина её смерти – Бертольд Ринальди, бесцеремонно вторгшийся в нашу жизнь и толкнувший её в объятия огня. Только его стоило винить в произошедшем.
«Бог тебе судья, Эд. Он не бросит меня, как ты. Он будет до конца бороться за меня в любой ситуации!»
В моём кафо[5] ещё оставались её снимки. Спешно собираясь в бомбоубежище, я захватил с собой этот узкий мини-планшет, так как на этом настоял отец из опасения, что я запущу учёбу. Впоследствии я не раз просматривал семейный архив и чувствовал, как внутри крепла ненависть. Она холодной змеёй сворачивалась в душе и жалила меня всякий раз, когда я готов был простить мать и этого Ринальди. Видел её счастливое лицо. Отца, обнимавшего её за плечи. Меня с первым воздушным змеем с изумрудно-зелёными кляксами…
Торгаш со своим тряпьём и старыми картинами всё уничтожил.