До надоедливого пения цикад было еще очень далеко, и в тишине гудок со станции прозвучал над золотой от закатного солнца степью особо одиноко и прощально, но вот ему ответил второй – веселый, радостный. Доктор прогнал печаль и задумался, вспоминая дневной звонок и того, кто к нему попросился прийти сейчас, этим печальным вечером, навевающим память о прожитой жизни…
***
Ночью Демин проснулся – вот и опять приснилась она.
Он лежал на кровати, глядя в потолок, и думал об одном: все отдал бы, чтобы никогда больше не возвращалось это видение.
В 20-м его отряд выбил белых из приморского крымского городка, командира тогда убило и он – комиссар, заменил его.
Кто-то из местных сказал, что в неглубокой бухте белые затопили баржу с пленными, и Демин направил уполномоченного с морячками из отряда. Пока же молодой комиссар начал разбираться с городскими делами и наводить советскую власть.
Все шло привычно – он подписывал разрешения на торговлю, ставил печати. Батюшка подсунул бумагу с просьбой разрешить молебны и Демин красным карандашом написал прямо поверх прошения: «Запретить!».
А потом протиснулась в дверь невзрачная хорошо одетая девушка лет двадцати пяти и сказала дрожащим голосом:
– Простите, я к вам… Я насчет детей, у нас пустует усадьба, я дочь купца Перова… Мы можем принять беспризорных.
Дальше она, постепенно собираясь с духом, говорила, что в пустом доме, где она осталась одна, много места; и можно там устроить приют для беспризорных; что, наверно, многие в городе согласятся работать в нем, и станут давать продукты, да и сами дети тоже смогут немного работать; что в городе можно будет найти учителей для детей; что милосердие в это время важно чрезвычайно…
И Демин уже начал в душе соглашаться с ней, прикидывая, как это лучше будет устроить, но тут в прихожей послышался гул, дверь кабинета распахнулась, ворвались матросы и уполномоченный сунул Демину протокол насчет бухты.
Баржу нашли без труда. Потопили ее просто – несколько шашек у борта. Кто захлебнулся, кто задохнулся… полностью баржа не затонула и последние умирали еще долго. Демин читал протокол и чувствовал, как все внутри каменеет. Он дрожащей рукой положил бумагу на стол, едва дыша, – горло сдавило, – и сказал девушке севшим от напряжения голосом:
– Милосердие, говорите? Вот оно, ваше милосердие! Сто двадцать человек как котят утопили! – Она еще не понимала в чем дело, а он уже кричал: – Акимов, соберешь на расстрел контры вдвое больше!