Таня похудела, но и он осунулся за эти дни, не отходил от неё ни на шаг, отключил её телефон и не пускал никого, кроме нас с мамой. И был напряжённым и серьёзным, не отпускал своих обычных острот. Мама помогала тоже, как могла, больше советом. Когда я увидел, как ловко Марк орудует с капельницей, я высказал ему своё восхищение.
Он посмотрел на меня строго, без улыбки:
– Вообще-то нечем восхищаться, Платон, я отлично умею делать внутривенные инъекции. Могу попасть в любую вену, хоть подключичную. И не только Тане, но даже самому себе. Ну это… к сожалению, – он посмотрел на меня потемневшими глазами. – К сожалению, н-да… но и к счастью, как выяснилось.
Он спросил, хочу я чаю или кофе, или, может быть, коньяка, включил чайник, по-моему, автоматически, и достал бутылку из буфета. Тане нравилось оформлять вот так свой дом: со смесью старины и современности. Поэтому здесь, на кухне в белых тонах, у неё линии старинных шкафов, гнутых ножек стола, стульев и креслиц поодаль у окна, а окон в кухне было два, выходящих на улицу, скатерти с домотканым кружевом, и таких же салфеток, соседствовали с самой современной кухонной техникой.
Выслушав всё, что я сказал ему, Марк долго молчал, налил себе и мне коньяка в сверкающие пузатые бокалы и мы сели с ним в те самые креслица у окна.
– Странно… Зачем копать под Таню?
Вот это был самый правильный вопрос. Ну нашли неопознанное тело, не опознали, и похоронили, что особенно разбираться-то? Разве мало такого происходит теперь? Сплошь и рядом. Но они почему-то настойчиво разрабатывают его.
– Было бы логично предполагать, что Таня, напротив, опознает Курилова, если уже она рассчитывала, якобы, на его невероятное наследство, чушь собачья… а тут… логика где у них? – сказал я, покачав коньяк в бокале.
– Платон, тут нечистое дело. Таня – не цель, она средство, которым хотят поразить не её. А, например, тебя, – сказал Марк и посмотрел на меня.
– Меня?! – удивился я. – Тебя понятно, но я-то…
– Нет, Платон, думаю, всё же тебя, – сказал Марк, и, взяв в руки сигаретную пачку, стал вертеть её, не открывая. – Я фигура прозрачная и незаметная, законспирированная лучше Штирлица какого-нибудь, с самого начала мне нравилась сама эта игра – шифроваться, поэтому я нигде на свет ни разу не выходил. Я для всех – богатый мажор, проживающий наследство предков.