Ефрем физически всегда чувствовал стремительную иглу веры, осязал устремленность своего народа к Богу. Он всегда видел внутренним зрением, как еврейский народ вытягивается в единую иглу, пронизывающую время, чувствовал ток желаний и стремлений к одной цели, слышал движение в едином направлении. Единое стремление к Богу. Ефрем знал, что, когда евреи уходили в сторону от Бога – они умирали при жизни. Еврей – это не синоним Бога. Бог – это синоним еврея. Бог у еврея в крови.
Об этом Ефрем говорил своим молящимся евреям. Всегда так говорил. И евреи его всегда так! слушали.
Утро 26 августа 1842 года Ефрем встретил в сложном состоянии души. Он верил в Бога, он знал, что все от Бога и всё – Бог. Но он не спал третьи сутки, и, все равно, кажется, не успевал с заказом для важного чиновника, который должен был сегодня, проездом из Варшавы в Петербург, заехать к нему за огромной рубиновой диадемой. Диадема расплывалась от усталости перед глазами, вот она превратилась в огромное мокрое пятно, в которое он погрузился с головой и ушами. Ему нужно было закончить сегодня диадему, потому как заказчик обещал за срочность заплатить в полтора раза дороже. Этих денег хватило бы на ремонт синагоги. Конечно, евреи проживут и с потрескавшимся потолком, и Господь не обидится на то, что в самые сильные дожди с потолка капает на спины благоверных. И, все же хотелось бы.
Но душа Ефрема была в смятении по другому поводу. Причиной явилась Мария. Мариины стоны.
Всю ночь за стеной стонала Мария. Она никак не могла родить. В полночь к ней вызвали русскую повитуху, потому что еврейская умерла утром того дня, потому что еврейская скоропостижно умерла утром того дня, и не было времени везти из другого местечка. Баба цепкими пальцами мяла и тискала его любимую жену, но напрасно. Уже шесть часов и тридцать две минуты его драгоценная Мария пытается родить на свет какого-то обормота. Конечно, Господь дает. Ефрем рад. Но Мария стонет. Марии больно. Марию жалко. До слез. И очень тревожно. До слез. Ефрем боялся, тревожился за судьбу ребенка. Еще больше Ефрем боялся за жизнь Марии. Господи! Прости меня! Но, если думаешь, кого мне оставить – Марию или ребенка – выбери Марию – она потом родит нам с тобой другого ребенка. Еще лучше, если ты мне подаришь их обоих.