Дорога вилась между склонов покатых гор, заросших густым лесом. Утренние птицы перекликивались среди ветвей, фыркали лошадки, свежий ветерок холодил лица. Внезапная радость надвигающегося счастья охватила Мешулама. Он не понимал, откуда взялась эта радость, не отдавал себе отчета, о каком счастье может идти речь в его положении, но почему-то был твердо убежден в его непременности и уверен в подступающей близости.
Это убежденность охватила его стремительно, как охватывает жениха взгляд невесты, брошенный из-под фаты. Она наполнила душу Мешулама ликованием, согрело его сердце, мгновенно отодвинув на задворки память о бессонных ночах, постоянной усталости и слезах бессилия.
Мешулам не знал, что со вчерашнего дня ребе Элимелех перестал принимать посетителей. Весь год в его приемной толпились люди, евреи и иноверцы приносили цадику свои беды в надежде с его помощью отыскать выход. Ребе принимал очень тщательно, много времени тратя на беседу с каждым. Но с начала месяца элул он с утра до глубокой ночи был занят только подготовкой к Рош а-Шана. Цадик отставлял в сторону все дела, терпящие отлагательство и принимал посетителей лишь в крайних случаях.
Обычные люди в месяце элул чистят свою душу, просматривают дела за прошлый год, готовятся к суду, принимая правильные решения на будущий. Праведник, глава поколения, чистит душу всего народа. На какие высоты поднимается его душа, в какие пучины низвергается – кто знает? Подробности духовной работы цадика скрыты от глаз людей, слишком велик жар, тяжела ноша. Душа обыкновенного размера может не выдержать и сломаться, словно спичка.
К обеду были уже в Тарнуве. Возчик завел разговор про усталых лошадей, но даже коню было ясно, что он хочет пропустить стаканчик водки. Остановились в еврейском шинке – пообедать и дать лошадям роздых.
– Какого черта мы потеряли на этой помойке? – ворчал Йонатан, презрительно оглядывая грязный пол. – Нет места почище?
– Там, где чище, некошерно, – объясняла сыну Шейна. – А сюда, видимо, бродящее еврейские нищие захаживают за подаянием, вот и натаскали грязи.
Йонатан скорчил презрительную физиономию и наотрез отказался обедать:
– Не люблю помои, пусть даже кошерные.
– Тогда останешься голодным, – спокойно заметил Мешулам.
Странно, но ни ворчливая гуньба сына, ни грязный пол, ни по-настоящему невкусная еда не могли испортить его прекрасного настроения.