Человек ко всему привыкает, и привыкает быстро. Вчера еще вечно голодные рабы в Египте возмущались тем, что им не дают достаточно соломы для изготовления кирпичей из глины. Они хотели лучше и качественней обслуживать фараона, а надсмотрщики мешали! Прошло совсем немного, и, начисто позабыв о рабстве, они уже роптали против Бога из-за нехватки мяса.
Евреи Познани привыкли к проклятиям жены раввина и перестали обращать на них внимание. Самые затейливые ругательства раввинши, не были способны заставить горожан даже повести ухом или поднять бровь.
В марте 1801-го Познань облетела горестная весть – раввин Йосеф Ландсберг вернул свою душу Создателю. Раньше срока, ведь раввины живут очень долго, существенно раньше, чем можно было предположить. Многие обвиняли в этом ребецн, столько лет отравлявшей жизнь праведнику. Вне всяких сомнений, ее проклятия послужили причиной его преждевременной смерти.
Проводить раввина в последний путь пришли все евреи Познани. Длинная процессия вытянулась по сырой от ночного дождя дороге. Ребецн шла сразу за телегой, на которой стоял гроб, и, не переставая, рыдала. Не у одного человека промелькнула мысль: не проклинай бы ты мужа, сейчас не пришлось так заливаться слезами, идя за его гробом.
Похоронное братство знало свое дело: грустная церемония прошла быстро и строго по правилам. Раввины, обступившие свежий холмик, не успели начать надгробные речи, как ребецн вышла вперед и попросила слова. Кое-кому это показалось наглостью, но отказать жене покойного невозможно, и раввинам пришлось расступиться.
– Ой, ребе Йосеф, ребе Йосеф, – начала она, с трудом подавив рыдания. – Сейчас ты отправился на Высший суд, и дела земные тебя уже не волнуют. Поэтому я могу раскрыть твою тайну, которая тяжелым камнем висела на моем сердце столько лет…
Стал накрапывать дождик, но никто не обращал на него внимания. Все придвинулись ближе к заплаканной вдове, боясь пропустить слово.
– Разве я не понимала, что мой муж настоящий мудрец? Кто, как не жена, может оценить праведность человека, жизнь которого предстает перед ней во всех мелочах? Не было в моем сердце ни злобы, ни раздражения, ни обиды. Ты сам, ребе Йосеф, приказал мне честить тебя при посторонних, унижать, оскорблять и поливать грязью. – Вдова вытащила из рукава мокрый от слез платочек и безуспешно попыталась вытереть глаза. – Не думай, будто мне это давалось легко. В доме моего отца никто никогда не повышал голос. Я специально ходила на базар, слушала торговок и запоминала их ругательства. А потом, когда к нам приходили гости, повторяла их так, словно сама сочинила.