Достоевские дни - страница 29

Шрифт
Интервал


«В один из дней друг и Найдёныш сидели на полу и играли в лото. Телевизор работал. Раздался звонок в дверь. Пришли люди, внесли стиральную машину на удивление Расторопши и установили её. Получили деньги, ушли. Друг взял инструкцию и начал объяснять устройство Найдёнышу. Тот молчал и вникал, кивая иногда головой. Всё поняв, он собрал бельё – трусики, носки, майки, – загрузил их в барабан, включил не с первого раза машину, погугукал ей в такт, работе её, пошёл читать и писать. Друг отправился с ним».

В кафе вошёл маленький Шелер за руку с человеком вообще, они сели за столик у входа и заказали «Мартини лайт». Фёдор незаметно сфотографировал их. Макс Шелер будто напоминал дрессированное всемогущее и всесталинское, походил на парк, в котором играли дети. Он пил и блевал глазами, исторгал ими алкоголь, опьяняющий воздух, скатерть, людей. Немыслимое исходило от него, но главное – источалась ранняя смерть, разбегающаяся десятками работ по углам. Левый глаз был кроссвордом, правый – сканвордом: они решались человеком вообще, пьющим и говорящим стихами Бодлера, Верлена и Валери. Поэзия перемежалась матом на французском языке и ящиками коньяка «Арарат».

Фёдор закурил, зажёгши спичку от подошвы ботинка, бросил взгляд налево и увидел за столом Чорана и Сиорана, борющихся руками, поставленными на книги. Он подошёл и увидел вблизи издания: они были трудами Ницше на языке внезапного оригинала – на языке Армении, на наречии гор, на диалекте горя, когда страна – это человек, сидящий в психушке, запертый в ней. Величайший мыслитель, с камнями – буквами на полях. С целыми пирамидами и курганами, внутри которых – трупы, чьи сердца постепенно выходят из спячки и исполняют «Стук», песню как жизнь свою.

Просто Фёдор выпил кальвадоса
И к девчонкам пьяным покатил.
Возле глаз и лба витали осы.
И звучала песня в небе «Штиль».
Достоевский пил ещё немного,
Призывал евреев и цыган.
Перед ним текла назад дорога.
Ехали Чечня и Дагестан.
И они вокруг себя стреляли
Из сплошного счастья – калаша.
Достоевский ел потом хинкали.
Уходила прочь его душа.
Он за нею снаряжал отряды
Из армян, калмыков и грузин.
Залистав до желтизны де Сада,
Он сидел в кафе потом один.
Перед ним смеркались в вазе астры.
Позади него дымил мангал.
А левей сидели Че и Кастро.
Рисовал их облики Шагал.