Урчание Матраскина уже рядом со мной. Глажу острые уши огромного кота. Слышу, как смеётся и спорит театральная ватага. Как выражается на всех языках Рузанна, упрекая Милу, что та «вылакала всё шампанское, а теперь взялась за красное домашнее вино, а оно было для мяса».
Мы с Надин вдвоём напротив трескучего камина.
– Почти девять, Надин. Вы останетесь?
– Не волнуйся, – сестра обнимает меня, – Не могу отвечать за девочек, но я не уйду, пока не приведу тебя в порядок.
– Надин, останься, пожалуйста, хотя бы на день. Мне так страшно, Надин.
– Я знаю, Мишь, обещать не могу, ты же знаешь, сейчас мы репетируем как сумасшедшие. Премьера на носу. Кстати, не хочу тебя лишний раз огорчать, но Пётр Афанасьевич действительно сказал, что если не явишься, то и уходи в ТЮЗ. «Или куда её глаза срамные глядят».
– Он и правда так и сказал? Что ж, попробую вымолить у него прощение. И ещё знаешь, Надин, мне кажется, что-то не так.
– Так и есть. Тебе не кажется. На самом деле – всё неправильно. Но мы поговорим чуть позже.
– Ты не поняла. Его плащ пропал, и это не даёт мне покоя. Потом – незнакомый номер, с которого он прислал сообщение. Что за номер? Он не мог уйти. Просто не мог! Происходит что-то страшное, я чувствую всем телом. Это как ночь. Я всегда чувствую её наступление. Чувствую физически, как она подступает, словно её тьма – болотная вода, которая с головой накрывает, и мир уходит под чёрную вязкую тину.
– Но ведь мир выбирается из-под этой тины?
– Да. Утро всегда наступает.
– Значит, не так уж она страшна, раз временна. Мишь, и ты выберешься. Я чувствую физически, так же, как и ты чувствуешь ночь.
Глава 11. Вечериночка у бассейна
Надин целиком перекладывает попытки вернуть мне бодрость духа на плечи беспощадного трио. Она теряется среди их суетливого броуновского движения и только мимолётом поддакивает и придаёт щедрым на пикантные подробности рассказам дополнительные краски. Гремят шумовки, кастрюли, вилки, ножи. Повелительный тон Рузанны перекрывает всё это многоголосье и многозвучье. В подобные минуты мне не так страшна разбухающая мгла ночи. Пусть они шумят и смеются здесь вечно.
Прыткая Мира кричит мне из соседней комнаты:
– О-о-о, кто тут у нас великий поедатель яблок?! Вот она на чём держится!
Хрустят нагруженные бумажные пакеты, подозрительно призывно позвякивают неведомые мне бутылки, отчаянно выпрашивает гостинцы Матраскин, и снова весь дверной проём заполоняет высокая фигура.