Звёздный час - страница 6

Шрифт
Интервал


Сыну Андрею

Люблю смотреть я летнею порой
На церковь с золотыми куполами,
Когда она, как Божий часовой,
Царит над необъятными полями.
Плывут над куполами облака,
Застыли кроны и кресты в дремоте,
И солнца луч, упавший свысока,
Танцует на церковной позолоте.
В моей душе становится светлей,
И сердце рвётся в творческой отваге;
Мне хочется всё это поскорей
Перенести на чистый лист бумаги.
Чтоб, может быть, потом, осенним днём,
Когда с небес заморосит тоскою,
Склониться с Богом данным мне резцом
Над выдержанной липовой доскою.
И пусть она, впитав восторг души,
Расскажет вдруг ожившими штрихами
Про летний день, полей российских ширь
И церковь с золотыми куполами.

Храма купола

Сыну Алексею

Течёт река вдоль редких перелесков,
Лучистый взгляд бросая на поля,
А на холме, с рекою споря блеском,
Зовут, сияя, храма купола.
И я готов за этой речкой быстрой
Вдоль жидких перелесков и полей
Спешить к холму на этот блеск лучистый,
На этот зов, волнующий людей!
Мы все не прочь покаяться порою,
Хотя бы лишь перед самим собой!
Не потому ль за быстрою рекою
Готов бежать я в этот храм святой?
Мы все грешим, пока в избытке силы,
Пока нам мнится бесконечным путь,
И лишь у первой сверстника могилы
Решаем вдаль по-новому взглянуть!
И видим вдруг, что мы, к несчастью, смертны,
Плоды ж корысти не возьмёшь с собой!
И бросит в дрожь за каждый шаг неверный,
Которым омрачаешь путь земной!
Захочется скорей очистить душу,
Осмыслить промахи в поступках и делах,
И, выплеснув грехи свои наружу,
Цедить сквозь совесть каждый новый шаг.

В тисках ностальгии

Вдали от родимого тына,
Невольница воли чужой,
Грустит одиноко рябина
Средь пальм, подпирающих зной.
Не в радость земли плодородье
И вечного лета тепло,
Ей помнятся: звон половодья,
В сугробах родное село,
Короткого лета объятья
И осени яркий наряд,
Когда её сёстры и братья
Багрянцем заката горят.
И чуждый уклад не приемля,
Она с ним затеяла спор,
Одна с октября до апреля,
Как дома, роняет убор!
И преданно более века
Всё грезит Россией своей
И холодом белого снега,
И стайкой родных снегирей…
Я сам был в тисках ностальгии,
Был узником боли и грёз,
И в трюме из милой России
Невольнице снега привёз!

Цена бессмертию души

Нам с папертей твердят – душа бессмертна наша;
И весь наш путь земной прикован к ней судьбой;
Мы связь судьбы с душой – фатальной жизни чашу,
Как приговор, с собой уносим в мир иной.