– Да нет барабана. Я говорю маме, что не открою ей тайны, даже если она купит тебе новый барабан. – разъяснил Павлик.
– А я открою. А что открыть? Я всё открою – с готовностью подскочил к матери Гриша и преданно взглянул ей в глаза.
– Нет, нет, нет! Ничего не открывай! – в отчаянии заламывая руки, завопил ему в самое ухо старший брат. – Тогда я с тобой не играю! Всё! Не играю! Вот! Ты плохой мальчик. Не говори! Нет! Нет!
– Мама, а ты купишь мне барабан?
– И ты ей расскажешь про нашу тайну, да? За барабан? За какой-то паршивый барабан, да?
– Да. – твердо заявил Гриша. – за большой барабан. С палочками. Я буду стучать. Палочками. Вот так. Бом-бом. И петь песни. Громко.
– Но так нельзя! Нет! Нет! Тогда я тоже расскажу! Вот! Раз так, я еще раньше все расскажу. А ты мне, мама, купишь пиратский набор, и еще динозавра страшного, чтоб глаза горели, и еще машину, как…
– А мне барабан, и еще пиратский набор тоже, и динозавров, чтоб горели, и…
– Нет, нет. Она мне купит. Потому что я первее тебя все расскажу.
– А я еще более первее.
– А я тебе как дам.
– Аааа. Больно. Ма-а-ма, Паша меня стукнул.
– Гриша меня тоже стукнул.
…………ТРА-А-АХ. Мама поменяла положение с лежащего на сидячее и шандарахнула кулаком по столу.
– А ну кА, идите отсюда оба! Ничего я вам не куплю! Ясно! Ни барабанов, ни машин, ни наборов, ни пиратских, ни каких еще. Вообще НИЧЕГО. Брысь отсюда!
Громовая тишина на мгновение повисла в помещении, горестные всхлипывания и угрожающие возгласы на полпути к выходу застряли в глотках, сжатые кулачки бессильно опустились к земле….
– Тогда мы тебе ничего не скажем, совсем ничего. – первым обрел достоинство Паша и гордо откинул назад светло-русую голову. – И ты ничего не будешь знать. Да, Гриша?
– Да. Ничего. – вызывающе выпятил нижнюю губу Гриша, возобновляя исследование недосягаемых глубин своего носа.
– Пойдем Гриша от нее. Она ничего не узнает, никогда, да? – притянул к себе братика Павлик и величественным жестом возложил на его плечо ладонь. Гриша оторопело взглянул на него, попытался освободиться, но скоро все понял и замер на месте. Прильнувшие друг к дружке они представляли собой мощную оппозиционную силу, угрожающе надвигающуюся на мать, отрешенно смотрящую в телевизионный экран.
– Да. Никогда, ничего, да? Мы будем знать, а она нет, да? Мы уйдем от нее. Мы уйдем от тебя, мама. Понимаешь?