Симус же, несмотря на страшный до одурения голод, ел мало и осторожно, с тревогой посматривая на мужчину.
«Не отравлено, сам ест, – облегчением пронеслось в голове. – Зачем же он это всё делает?..»
– Малец, я уйду по делам, ты побудешь здесь, – задумчиво начал спаситель. – Отдыхай пока, ешь, тебе это нужно. Потом вернусь – обсудим, что с тобой делать, – Симус уловил в голосе говорящего какую-то опасную ноту, и в очередной раз убедился в необходимости бежать.
– Хорошо. А как… как вас зовут? – несмотря на то, что он уже продумывал пути побега, ему хотелось поблагодарить того, кто помог.
– У меня нет имени. Только номер. Что за глупый вопрос? – Рыжий подозрительно прищурился, осматривая лицо поперхнувшегося от внезапности Симуса. – Что бледнеешь? Ты, не здешний, видать?
– Я… я издалека… – пролепетал мальчишка, когда его отпустил кашель.
– Триста шестьдесят первый. Хотя… можешь звать просто Рыжий. Тебя-то как звать? Номер? —говорящий выжидательно наклонился к мальчугану так, что тот чувствовал на своей щеке его дыхание, отдающее жирным запахом съеденной пищи. Мальчик сглотнул комок, начавший мешать в горле своей готовностью вызвать рвоту.
– Я не знаю номер… я… меня… меня Симус, – он покраснел, опустив взгляд, чувствуя, что не знает чего-то обыденного для того мира, в котором очутился, что очень выделяло его от обитателей Громбурга.
– Ин-те-рес-но-о-о… – протянул Рыжий и снова откинулся на спинку шаткого стула. – Ладно! Отдыхай тут, – засуетился внезапно он. – В другой комнате служанка, если что понадобится.
– С… спасибо вам…
– Ага, – 361-ый натянул номерную маску, укутался в бесформенную мантию и вышел, крепко хлопнув дверью.
«Выждать и – бежать!»
Из занятий в ожидании Симусу оставалось только рассматривать обстановку помещения, в котором он оказался, и на которое до сих пор не имел возможности нормально взглянуть.
Комната не была большой – скорее, пустой. На дощатых стенах ничего не было – ни картинок, ни заметок – ничего. Дурной знак. Чёрный от часто протапливаемой печи потолок давно не мыли. В углах висели ошмётки старой паутины, собиравшей на себя всю пыль и копоть так, что уже не была невесомым изящным кружевом, а свисала липкими и пачкающими сгустками, каплями тяготеющими от своей грязной ноши.
Стол не был ничем покрыт. Неубранный, он был заляпан пятнами жира и усыпан хлебными крошками. Остатки еды Рыжий закрыл тем же полотенцем, которым вытирал голову Симус.