Полагаю, было бы естественно, если бы я нанесла визит жене отбывающего посла вскоре после того, как объявили о нашем назначении. Однако вышеупомянутая супруга посла подняла такой вой, узнав, что ей предстоит уйти, возвещая о своем бедствии всем и каждому и так яростно отказываясь смотреть на ситуацию оптимистически (на достойную и уважаемую старость в кенсингтонской квартире), что чувствовалось: она может отнестись ко мне предвзято. Ее отношение представлялось мне преувеличенным до тех пор, пока я не увидела, какие именно блага мы узурпируем. Леди Леон царила в этом дворце – слово «царила» здесь не чрезмерно. С ее красотой, элегантностью и юмором она была тут королевой целых пять лет. Неудивительно, что она покидала все это с тоской.
Что до меня, то мои страхи рассеялись, так же как и уныние. Казалось, будто дом на моей стороне. С самой первой секунды, как я переступила его порог, он буквально взбодрил меня, заинтересовал и позабавил. Когда я проснулась на следующее утро в кровати Полины, в кровати обеих Полин, то, рассматривая темно-красные стены и мебель красного дерева, составлявшие яркий контраст с остальным домом, я подумала: «Это первый день, начало». Затем задалась вопросом, как буду себя чувствовать в последний день, в конце, и испытала искреннюю жалость к леди Леон.
Появился Альфред, в хорошем настроении. Он собирался завтракать в библиотеке.
– Филип придет поговорить с тобой во время твоего завтрака. Он считает, что ты не должна вставать слишком рано. У тебя здесь будет насыщенная жизнь, постарайся вести себя тихо по утрам.
Альфред положил мне на кровать несколько газет и ушел. О нас в газетах было не так много: маленькая, сделанная со вспышкой фотография в «Фигаро»; объявление в «Таймс» о том, что мы прибыли, – пока я не наткнулась на «Дейли пост». Всю первую страницу занимала огромная фотография Альфреда, с идиотски разинутым ртом, очевидно, выкрикивающим гитлеровское приветствие. Мое сердце сжалось, и я прочитала:
«Парижская миссия бывшего пасторского богослова сэра Альфреда Уинчема началась с неудачного инцидента. Когда месье Буш-Бонтан, который прервал свой отпуск, чтобы встретить сэра Альфреда на Северном вокзале, выдвинулся вперед с приветственным жестом, наш посланец грубо отстранил его и принялся пространно болтать по-немецки с высоким белокурым молодым человеком в толпе…»