– Ни черта не видно!
– Может, к утру подморозит, и завтра будет красота.
Наконец из темноты возникла их подъездная дорожка, и Гилберт свернул к дому, сияющему белым пятном.
Двадцать девятого декабря Льюису исполнялось десять – очень важный возраст, по мнению его самого. Элизабет всегда украшала стол к праздничному завтраку: в декабре это были остролист и белые снежинки, а весной, в день рождения Гилберта, – нарциссы. День рождения Элизабет праздновали в ноябре. Гилберт рано утром отправлял Льюиса в мокрый от росы сад за цветами, которые они, бережно высушив, раскладывали на столе и вокруг стула Элизабет, гордясь своей мужской неуклюжестью. Если осенью обходилось без заморозков, в саду еще оставались розы. Льюис срезал их и нес перед собой, роняя лепестки на траву. Угощения и подарки всегда были разными, но ничто не могло сравниться с тем чувством, когда видишь украшенный цветами стол, будто в доме вырос кусочек сада.
Гилберт произнес речь в честь десятилетия сына. Льюису подарили велосипед и перочинный нож, причем, что особенно приятно, велосипед был явно «на вырост», а ножик – такой острый, что им можно пилить деревяшки. Словом, подарки отличные.
Год получился хороший. Ощущение, что придется учиться жить заново, исчезло, и жизнь постепенно стала входить в привычное русло. Все еще не верилось до конца, что война позади, и нужно строить новый мир. Учеба, работа и прочие повседневные дела постепенно заполняли пустоту. Снова появилось ощущение опоры под ногами, добытой тяжким трудом и кровью, и оттого вдвойне ценной.
Весной мальчишки из подготовительной школы Льюиса играли в регби прямо в сугробах, по уши в снегу и грязи. Летом был крикет на сухих полях с аккуратно подстриженной зеленой травой. Льюиса сделали капитаном крикетной команды. Как объяснил его наставник, не за особые заслуги, а чтобы научить его командному духу. Льюис и правда не особенно интересовался победой и часто витал в облаках. Его любили за легкий и непритязательный нрав. Казалось, Льюиса не особенно интересует настоящее. Он всегда большей частью находился в воображаемом мире, в точности как Элизабет. Писал длинные рассказы и стихи о грандиозных морских боях или отчаянных кавалерийских атаках – не ради славы, а для удовольствия, ведь в мечтах он мог отправиться в далекие края и сделать мир честным и справедливым.