Заволновался Андрей Цурко, почувствовал, что не стерпит Антось, растреплет о раненой. Хотя и ожила эта молодая девушка, но слабая она еще, побыть бы ей тут еще денек-другой, а там можно и проводить ее, да вот куда?
Марийка заметила, что тетка Галя чем-то обеспокоена и хочет что-то сказать, а молчит. «Может, мне надо уходить от них, и так спасибо – считай, от гибели спасли. Да и сколько можно лежать здесь. А где Ваня? Что с ним?» – набегали одна на другую невеселые думы.
Не выдержала она и высказала свою тревогу:
– Тетка Галя, спасибо вам за помощь. Мне мама, когда я убегала, сказала, что здесь живет наша тетка, звать ее Рыма. Я пойду к ней, может, она знает, что произошло в Калиновке.
Опустила голову Галя, слушая раненую, а потом вдруг прижала скрещенные руки к груди и, чуть задыхаясь, заговорила:
– Дитя ты мое, в Калиновке спалили немцы много хат, постреляли людей, а кого увезли в район. Немцы лютуют, они там военных ловили: те на полицаев напали и поубивали их много, а сами куда-то подались. А твою тетку Рыму немцы увезли в начале весны – кто-то сказал, что она еврейка. Все, что было у нее в хате, полицаи забрали; пустая там хата, без окон и дверей, боятся к ней люди подходить.
Чем дольше слушала Марийка раздирающие ее душу слова, тем шире раскрывались у нее глаза, и наконец из них полились слезы. Плакала и тетка Галя. У Марийки появилась тошнота, закружилась голова, боль от плеча отдалась во всем теле.
Утром Андрей пошел просить у старосты коня – сено привезти. Тот выслушал его и пообещал дать назавтра с самого утра, наказав, чтобы конь к обеду был на месте. На другой день рано утром отъехала телега от двора Андрея, сидел на ней и Аким; только почему-то, въехав в подлесок, телега свернула к бору, и потом видели ее недалеко от двора единоличника-пчеляра Севастьяна. В тех местах, на удивление сельчан, росли душистые липы и роились пчелы, а его мед был лучим лекарством от всякой простуды.
У Севастьяна в хозяйстве никакой живности, кроме кур, не водилось, и его никто не принуждал вступать в колхоз, а налоги за свои ульи он платил исправно. Слыл Севастьян человеком рассудительным и доброжелательным. Затевая с кем-либо разговор, обязательно добавит: «Пчелы – они как люди: ты к ним отнесись по-доброму, слово им приветливое скажи и, не дай Бог, зла не неси – они тебя отблагодарят во сто крат». Дружба промеж них завязалась, когда Андрей был подпаском у Севастьяна, и, несмотря на различие в годах, со временем только укреплялась. Дивились люди таким уважительным отношениям. «Они как братья», – не раз можно было слышать в разговорах. Андрей, подъезжая с сеном, еще издалека увидел во дворе старосту Ничипора, и сразу появилась мысль: «Не стерпел Антось, ох, и болтливый же человек!»