Долго они сидели в ту ночь, Степан рассказал об Арине и Алесе, о себе говорил мало и скупо. Из Глашиного рассказа он понял, что жить становится в деревне опасно и страшно, защиты нет никакой, полицаи что хотят, то и творят, их сейчас власть.
– Немцы были несколько раз, все расстрелами пугают да говорят об отправке в Неметчину, а там кому мы нужны? Требуют сдавать что вырастил, а что вырастишь, когда мужских рук нет, дров привезти не на чем – на себе приходится возить, саночками.
Узнав, что Арина и Алеся находятся в лесу, Глаша стала намекать взять и ее в лес, вот было бы весело вместе. Степан понимал, что всех в лагерь не заберешь, и советовал пока держаться своих мест.
Когда уже было все обговорено, а в печи мерцали угли, тускло освещая край припечка, Степан неожиданно спросил:
– А нет ли в Сергеевке желающих податься к нашим военным в лес?
Глаша встрепенулась, перешла на шепот и поведала, что есть три молодых парня – ищут, как бы податься в партизаны. Один из них ее родственник, Виталием зовут. То была важная новость для Степана.
Назавтра, ближе к обеду, на дворе Глаши можно было видеть местных хлопцев, которые управлялись с дровами, что почти с осени лежали у плетня под снегом. За обедом они встретились со Степаном и, узнав, кто он, наперебой стали упрашивать взять их в партизаны, сказали, что оружие у них есть и они готовы воевать, как выразился один из них, Виталий, «с нечистью». Степан был немногословен, обещал сразу, как прибудет на место, доложить командиру, а результат сообщить Глаше.
Так образовалась тоненькая ниточка, связывающая еще одну деревеньку с полком.
Возвращаясь назад в лагерь, Степан решил посетить Варвару и поговорить с ней о переезде в отряд, как просил его Грушевский.
К Варваре он пришел поздно ночью, она быстро открыла ему дверь и тут же стала угощать салом. Отрезов небольшой ломтик и положив его на хлеб, начала чистить головку чеснока.
– Вот, заработала у богатых людей, – прервала она молчание.
Степан чувствовал, что Варвара что-то недоговаривает, и ожидал неприятного для себя разговора, который она завела издалека, рассказав, почему не пошла на сход, на котором он выступал перед односельчанами.
– Вот, видишь, Степан, подошла пора – и открылся ты нашим людям, по-разному о тебе заговорили. Одни сказывают, что стал ты каким-то чужим, неприветливым, забрал в лес своих и прячешь их от беды, а как остальным быть? Другие говорят, что каким был ты людским человеком, таким и остался. И я так думаю о тебе. Одно, Степан, для меня загадкой остается: как ты взял на себя грех с этими Кириками?