которую те (и я был в их числе) с необычайным тщанием
записывали в свои паршивые блокнотики.
Я почувствовал облегчение, когда вышел оттуда.
Мороз не давал возможности насладиться мыслями,
нужно было срочно переместиться в тепло.
Сибирская зима – это не только жизнь перебежками, но и мысль.
Потом, в тепле чужих арендованных стен, я писал чушь об этой пресс-конференции,
складывая слова в предложения и теряя себя, –
я перестал думать о том, почему не почувствовал облегчения в церкви.
Зима. 2010 год.
Я долго думал, купить ли мне книгу –
единственный сборник стихов Буковски, который я еще не читал.
Денег не так много.
Если честно, то мне было жалко платить за книгу почти 300 рублей.
Мне вообще всегда жалко платить за книги.
Книги нужно брать бесплатно,
книги нужно воровать – так считаю.
Но у меня не очень-то получается, поэтому приходится платить.
Короче, я купил Бука.
Этого старого алкаша, который бывает чертовски хорош.
Хорош как никто.
Решил зайти в кабак.
Выпить и почитать.
Попал в гламурное, лоснящееся блеском и красотой заведение.
Когда я зашел туда, Буковски был зажат в моей руке,
обернутый в целлофановый пакет.
Пришлось сесть посреди зала.
Лучшие места были заняты молодыми и красивыми людьми.
Не очень уютно.
Всё же я ненадолго остался.
Чем пьянее, тем легче выносить общество.
Глотал горечь пива, разбавленную горечью слов.
Молния вспыхнула за горой и сердце мое замерло.
Я читал и, размышляя над прочитанным, посматривал на людей.
Наблюдал за смеющимися, поглощающими еду и алкоголь красотками.
В моем кармане – почти пусто, это значит, что знакомиться с ними не имеет смысла.
Так я сидел, смотря то в книгу, то – на людей.
Больше – в книгу.
Смех, голоса и музыка заглушали некоторые смыслы,
и это напрягало.
Я пил пиво в этом кабаке с Буком,
а окружающие ошибочно полагали, что я пил один.
Зима, 2010.
Это так странно…
я так много говорю,
говорю,
говорю… то, что хотят слышать – всякий бред.
А когда я пытаюсь сказать что-то настоящее,
что меня беспокоит, волнует, – люди недоумевают,
смотрят на меня, как на придурка
или думают, что я зазнаюсь и умничаю, дабы выставить себя напоказ.
Я замолкаю.
Теперь всё чаще.
Да хрен с ним.
Больше всего одиноко, когда не один – парадокс.
А когда один, то одиночество скрашивают разные писатели и музыканты,
большая часть из которых давно не дышат воздухом этого мира.