Метаморфозы греха - страница 21

Шрифт
Интервал


Именно так обстояли дела с Надеждинским. В преподавательских кругах большинство учителей его не любило, считая легкомысленным повесой, правда, не лишённым эрудиции и, возможно, некоторых способностей. Причиной очередных нападок стали почти каждодневные опоздания и сопутствующая им клоунада – серьёзных тёть данный факт заставлял излишне напрягаться. «И что вы нам прикажете с ним делать?» – хором негодовала немолодая сборная по недовольству. «Что тут поделаешь, понять и простить», – великодушничала Виктория Игоревна.

Тем временем интереснейшее повествование о гидролизе прервалось звонком. «Все могут быть свободны», – донеслось из-за кафедры. «Как птицы в клетке», – заметил опоздавший. Сложившие промокашки в рюкзаки школьники лениво и не торопясь освободили помещение. Коридоры, наоборот, заполнились человеческими массами. Все куда-то спешили. Одни спешили в столовую, чтоб без очереди купить втридорога какого-нибудь «хрючева» и запить приторно сладким чаем из гранёного стакана. Другие торопились поскорее взять куртки из гардероба и пойти смолить за угол отцовские сигареты. Третьи шли в кабинеты подготавливаться морально и физически к следующей интеллектуальной экзекуции. Ну а кто-то никуда не спешил, предпочитая наслаждаться переменой в коридоре. Таким и был Семён Надеждинский. Походкой Чарли Чаплина он добрёл до лавочки у большого панорамного окна, сложенной из досок на радиаторе отопления. Сел, скинул тяжёлый из-за гранита науки рюкзак и пустился в думы. Минуты через две к нему подоспели одноклассники: Влад Собакин, Игорь Рыбченко, Витя Фалафель и Захар Громов.

Влада Собакина все в школе знали как тучного юношу с крайне вспыльчивым характером, близким к неврастении. Из-за своей фамилии ему досталась оригинальная кличка «Пёс», но то была не единственная черта, за которую она к нему приклеилась. Владик любил, как говорится, «приударить» за прекрасной половиной класса, развязно пообщаться о том о сём, словом, любил «повилять хвостом». В детстве он держался более закрытым, вплотную приблизившись к Северной Корее. Как и она, приходя в истерику по любому поводу: начиная от очередной двойки вплоть до замечаний насчёт внешности. Однажды тучный мальчик получил плохую отметку за контрольную по математике, и первая его классная в суровых тонах приказала сдать ей дневник. Тот надул щёки и грозно отказался. Классная в воспитательных целях подскочила с места к нему, схватила дневник и пошла обратно. Начиркав на линованных листах «парашу», она пустилась распекать, по её выражению, «негодника», из-за чего тот взорвался и принялся с выражением материть пожилую женщину. Голос его срывался на крик, а крик на откровенно поросячий визг, переходя на лай ротвейлера. В финале он сам подскочил к учителю и вцепился в дневник зубами, но та без боя сдаваться не захотела, поэтому была укушена до крови за указательный палец. Расстроенный мальчик истерично захохотал, побежал к вещевому шкафу и спрятался там от причитаний классной руководительницы и смеха одноклассников. Истеричный смех перешёл в не менее истеричный плач. Пришлось даже вызывать родителей, дабы хоть они смогли успокоить разбушевавшееся чадо. И вся сцена, достойная Большого театра, закончилась только под конец учебного дня.