Словно бы подтверждая ее предыдущие слова, вслед за женским возгласом «Эй! Хозяева, есть ли кто-нибудь дома?» в нижних помещениях послышались осторожные шаги, приближавшиеся к витиеватой, фигурчатой лестнице. Опережая владелицу жилых помещений и непременно желая поприсутствовать при осмотре мертвого тела, Шарагина вышла в коротенький коридорчик и окликнула прибывшую сотрудницу, представлявшую первостепенную лечебную сферу:
– Поднимайтесь на второй этаж: мы находимся здесь!
Предусмотрительно, чтобы лишний раз не натопать и не загубить основные следы, способные привести к разгадке загадочной тайны, Алексеев вместе с Ковшовыми остался в родительской комнате, предоставив пытливой спутнице единолично сопровождать проведение полноценной констатации смерти, преждевременно настигшей окружного лесничего. «Странно, почему же всё-таки жалящие гадины напали именно на человека, обязанного следить за сохранностью лесных насаждений – он что, «узенькую тропинку» им где-нибудь перешел?» – употребляя иносказательное выражение, рассуждала деятельная красавица, перед тем как встретить молодую особу, поднимающуюся кверху и одетую, как оно и полагается, в синюю спецодежду, по кругу отмеченную светоотражающей лентой. На груди у неё крепился служебный «бейджик», представлявший ее как Лаврентьеву Елену Ивановну.
Являясь хорошенькой, двадцатисемилетней девушкой, обладающей великолепной фигурой, не отягченной избыточным весом, прибывшая медичка легко взбежала по закругленной лестнице; но… увидев перед собой многочисленных дохлых гадин, ненадолго остановилась, перекосив испуганной мимикой красивую физиономию, худощавую, миловидную, а книзу слегка треугольную, а заодно и расширив изумрудные глаза от панического, практически суеверного, страха; ее же каштановые волосы, спускавшиеся чуть ниже мочек округлых ушей и отмеченные недлинной, равномерной прической, в одно мгновение страшно взъерошились и, казалось бы, еле-еле заметно зашевелились. Разумеется, при виде небывалого ужаса, никем из присутствовавших людей раньше не виданного, первым делом она отпрянула на два шага назад, но, остановленная негромким окриком: «Не бойтесь, милая девушка, все оставшиеся здесь змеи являются мертвыми!», прозвучавшим из чувственных, малиновых губ, вернулась назад и продолжила подниматься, нерешительно преодолевая оставшиеся четыре ступеньки. Выражая обуревавшие мысли, она состроила неприятную гримасу, передававшую полнейшее отвращение, наморщила слегка выпиравший нос, казавшийся больше обычного, но ничуть не портивший приятного впечатления, и прочно сомкнула алые уста, накрашенные яркой помадой.