– Застрелить.
Вижу я, что беда, давай просить:
– Пан, это неправда – они сегодня пришли. Пойдите вы поглядите: они из Песочного, ко всем понаехали, не только к нам. В некоторых хатах по двадцать человек, по пятнадцать, и кони стоят запряжённые, и в гумне много…
Они и пошли глядеть.
И пришёл уже вечер.
У тётки дом большой был, и их собралось человек пятьдесят. Наносили соломы. А мы на кухне поместились. На полу около печки посадились и мы, и возчики, что их привезли. Я у одного этого человека и спрашиваю, у возчика:
– Дядька, где они, что делают?
Дак они говорят:
– Ничего.
А другой говорит:
– А, в Песочном? Одну девочку убили и дом спалили…
Ну, у меня уже мысль плохая, если они так сказали.
Долго не ожидая, приходят и спрашивают по-польски:
– Где господаж?
А он же сидит рядом со мной. Он говорит:
– Я.
– А ну вперёд!..
Поскольку они говорили, что застрелят, дак я ж и посчитала, что берут застрелить.
Он поднялся и говорит:
– Прощайте все.
Куда забрали, не знаю…
Погодя видим – детдом горит. Думаю я: видать, туда его завезли. Там убили…
Ещё тихо было назавтра, а я всё чувствовала, что будет плохо.
А там у нас сарайчик был, где стояла тёлка и кабанчик. Дак я говорю сыну:
– Идём туда. В случае чего, дак мы в лес.
Не успели мы дойти туда – уже выстрел получился. У нас была в сене, в сарайчике, нора пробита, – дак сын говорит:
– Мама, я полезу туда.
Потом я говорю:
– Не, ты лучше лезь наверх, а я – за тобою.
Он лезет, а два немца входят как раз… Дак я его – за ноги. Лопочут они чёрт их знает что. А я им говорю:
– Пан, я даю есть корове.
А они говорят по-немецки. И давай нас толкать, сына и меня. Так вот сарайчик наш стоит, а так вот – то гумно большое, где они молотили, мужчины. Уже двери открыты. И стал такой большой снег идти! Дак они, немцы, один за него, а другой за меня. Втолкнули в то гумно. И дали два выстрела. Сын побежал, а я упала. Так упала, не ранили. Мне не больно. А в сына, видать, попали, что и не ойкнул. Такая мысль у меня мелькнула…
Вопрос: – А сколько ему лет было?
– Четырнадцать лет было.
Стало гумно гореть… А там семь хозяев складывались. Снопы. Дак там всё перемешано… Как я упала, дак ещё и соломы на себя натянула. Когда солома стала гореть, дак я думала, что я лежу у стенки, под оконцем, через которое шёл приводной ремень молотилки. Подымаюсь к этому оконцу и гляжу – они стоят. А впереди постройка горит, и это же гумно горит… А там ещё из гумна в поднавес, где молотилка, большое окно, и оно колючей проволокой перекрещено. Попробовала я один виток – ещё вот раны остались – один виток был с гвоздём, дак оторвался, а другой – с пробоем – никак. Всё – не вылезешь! Да если б это человек нормальный, а то ж весь…