«А она нэдурна, эта мадам Клод. Эю можно было бы и заняться как-нибудь на досугэ», – подумал Георгий, выхода из парадной.
Анна лежала в постели и смотрела в потолок. Вставать и одеваться не хотелось. Голое тело графини было прекрасно: белая, чуть золотистая кожа, плоский, не растянутый родами живот, маленькие груди сохранили упругость как у девушки. Она любила и холила это великолепие, заставляя служанок втирать в нежную кожу бальзамы и масла, отмокая часами в настоянных на травах ваннах, – графиня тратила полжизни на поддержание красоты. Зато потом, любуясь в зеркало на свои формы, она забывала, что скоро ей исполнится тридцать лет.
– Ваше сиятельство, мадам Клод просит их принять, – послышался за дверью голос служанки.
Не приводя себя долго в порядок, Анна накинула на себя только шелковое японское кимоно и, слегка причесав волосы, решила, что для подруги юности, от которой нет секретов, этого достаточно. Она позвонила в колокольчик.
– Проводи ее ко мне, – велела графиня вошедшей прислуге.
Анна Николаевна широко улыбнулась, увидев подругу.
– Как давно ты, Леночка, у меня не появлялась, – тоном обиженного ребенка произнесла она. – Так я скоро и забуду, как ты выглядишь.
Женщины расцеловали друг друга в щеки.
– У тебя новые духи, Анечка? – сказала Елена, уловив запах, исходивший от волос подруги.
– Да. Один знакомый с утра принес в подарок флакончик французских духов.
– Не этот ли грузинский князь?
– Он самый, милочка! А что, разве не пикантный аромат?!
– Ты бы, Анечка, остерегалась его. Ходят слухи, что он отчаянный сердцеед. Еще будут что-нибудь болтать в свете, если ты будешь принимать князя, когда мужа нет дома.
– Мне уже давно все равно, что обо мне скажут все эти великосветские старухи. Им и самим хочется, да никто уже не клюет на их корсеты и гнилые зубы, – красивое лицо графини на секунду исказилось в злой гримасе.
– А если Анатолию Сергеевичу это не понравится?
– Ему, Леночка, раньше надо было думать, когда в сорок лет засылал сватов к восемнадцатилетней девчонке.
– Ты такое скажешь, Аня, будто тебя кто неволил, сама ведь дала согласие.
– А разве я жалуюсь на жизнь? – как кошка, фыркнула Анна. – Мне все очень даже нравится, а кому не нравится, пусть тот и катится к черту.
Анна закурила длинную дамскую папиросу. Ей начинали надоедать нравоучения подруги.