вам сейчас нечем заняться, то можете поучаствовать в расследовании этого
дела.
– Женька! Как ты красиво излагаешь, – восхитилась Дарья. – Вот
почти так, но несколько мягче. Сохраняй интригу. Заинтересуй. Добавь интимности в голосе.
– Может, сразу предложить переспать?
– Не будем сразу пугать клиента. Сначала используем в корыстных целях.
– Даша, я понимаю, что сегодня для всех нас очень тяжелый день. Плюс наверняка какие-нибудь магнитные бури, потому что накрыло меня, тебя, Ленку. Короче, всех и сразу. Но ты, по-моему, пострадала больше всех.
– Злая ты, Евгения. Не добрая. Я к тебе с чистой душой, открытым сердцем и распахнутыми объятиями, а ты…
– Все, не плачь, сейчас сядем в машину, и буду искать. Можно подумать, я помню, куда дела визитку этого «высокого образца мужского совершенства».
– Обожаю твой ядовитый сарказм. Но ты же не можешь не согласиться, что в плане поступков он действительно «совершенство», – задумчиво произнесла Дарья, – правда, насчет внешности – это спорный вопрос.
В полицейской машине они сидели на заднем сиденье, и как только машина тронулась, Евгения с головой закопалась в таинственное и загадочное место, носящее название «дамская сумочка». Надежда разыскать клочок белого картона, небрежно брошенного туда несколько часов назад, была призрачной, но все же была.
– Ты уже знаешь, что и как будешь говорить тете Нине?..
– Даша, ты угомонишься сегодня? У меня и так в голове Йеллоустонский вулкан вот-вот рванет, тогда всем конец, и мне в первую очередь… Все. Нашла.
Евгения с гордостью показала несколько потрепанного вида визитку – у хорошей хозяйки все на месте. Теперь о тете Нине… Даша, я не знаю, как ей обо всем сказать… И еще, я не знаю, как жить дальше. О том, чтобы ее отправить в дом инвалидов, а Мишку – в детский дом, не может быть и речи… Есть только один путь, но мне почему-то сейчас начинает казаться,
что для меня он будет последним…
– Женька, перестань. У нас всегда так. Плохо, плохо, а потом – бац…
– …и еще хуже, – закончила за нее Евгения. – О, смотри, это не Степанида там у подъезда тоскует?
Действительно, это была она, Степа, во всей своей красе. Бросив на скамейку огромную гобеленовую сумку, где на бежевом фоне красовалась площадь Гроте Маркт в Антверпене, глубоко засунув руки в карманы белой, из тонкой шерсти кофты, надетой поверх цветастого сарафана, она нервно кружила вокруг этой самой скамейки. Выражение ее лица, состоящее из смеси тревожной решительности и совершенно не свойственной ей растерянности, никак не укреплял и так основательно подорванный дух обеих подруг.