А кто? Кто?!
Я хотел остаться прежним, но буквально физически ощущал, как наше время сквозь пальцы утекает. Стылой водой и слезами отчаяния через стиснутые ладони сочится. Меня рвало изнутри, корежило, ломало. Инвалидом делало.
– Кать, мне пора, – и поцеловал в висок. – Скажи Нике, что я люблю ее и она умничка.
– А меня? – тихо спросила. Вероятно, не хотела, чтобы наше сюсюканье услышали, а казалось, что сомневается. Чувствует зыбкость нашего счастья. Катя ведь сразу ощутила, но я не признался, наоборот, убеждал в обратном.
– И тебя, конечно же, – я не врал. Я ведь не врал?
В дверях все-таки обернулся. На нее взглянул. Катя смотрела вниз на юных дарований, не провожала меня взглядом. Красивая, легкая, безмятежная. Обернись, любимая, обернись. Почувствуй мое смятение. Поверь чутью, а не моим словам.
Дожидаться действия своего призыва не стал. Знал ведь, что не отступлю, не смогу остаться. И я ушел. Проиграл в битве добра со злом. Яркий силуэт манил, а вокруг вязкая и мутная темнота…
Катя
– Какая Ника умничка, ни разу не заплакала на растяжке, а Таська, – Марина губы сжала укоризненно и достаточно громко Тасе сквозь зубы крикнула: – Хватит ныть!
Я рассеянно по плечу ее погладила. Знала, что мечтает дочь на Олимпийских играх увидеть. Но Таисия не оправдывала надежд: способная, но терпеть боль не для нее, а большой спорт – это кровь, пот и слезы. Ника, наоборот, все выдержит, но с артистизмом не задалось. И ладно: пока нравится, пусть занимается, а ломать ребенка ради медалей не будем.
– Надо построже с ней, – продолжала гнуть Марина.
– Тренера и без нас спуску им не дают, – возразила я и Нике воздушный поцелуй послала.
– Кать, мы столько бабок в этот клуб вбухали! Виннер мне обязана чемпионку сделать!
Я тактично промолчала, но иногда местные родители меня пугали своим фанатизмом.
– Димка уже козыряет перед родителями, что чемпионка растет. Он все меряется достижениями со страшим братом, – шепотом поделилась, склонившись надо мной, и досадливо рукой махнула. – У кого денег больше, жена краше, дети умнее.
Я украдкой взглянула на Дмитрия Умарова. Признаться, отец Таси мне не нравился. С кавказскими корнями и такими же деспотичными замашками. Марина даже грудь увеличивала, потому что ему нос родне утереть нужно было. Он давно обрусевший, но что-то в нем так и осталось от дикаря, с гор спустившегося. Я старалась быть толерантной и действительно считала, что нет плохих наций, только люди, но Умаров отталкивал. Пару раз я ловила его взгляд на себе, и дрожь пробирала. Меня частенько глазами раздевали, но никогда так откровенно, показывая невербально, что сделать со мной хотят. А ведь наши дочери дружат, и с Мариной у меня дружеские отношения. Ненавижу предателей и изменников! Я, конечно, не говорила подруге (да и нечего предъявить по факту, может, воображение разыгралось), но его требования к жене и дочери иногда шокировали.