По расписанию в буклетике чучело будет полыхать только к полднику, поэтому все еще долго ленились по диванам, пока Гафт не пробежала по дому и не приказала всем тепло одеваться. Розанов обратно пристегнул манжеты, которые до этого аккуратно сложил перед собой на журнальный столик, чтобы не замарались о пожеванный кончик сигары. Пригладил ладонью все еще густые непослушные волосы на макушке (с возрастом потерявшие яркость рыжины, но не седые) и окинул взглядом мужчину в легком пальто в высоком зеркале напротив – не замерзну. В машине с его стороны потели стекла. Толстым пальцем он вертел сопла на пластиковой панели. Над площадью стоял пар, так там было людно и еще везде стояли мелкие передвижные кухни с блинами. Пока кружили около площади, чтобы найти место для машины, Мира спросила зачем жгут чучело. Пока они с Гафт объясняли ребенку смысл праздника, выяснили что сами не понимают зачем его жечь. Выходило что-то сложное про рождение и смерть и коллективное бессознательное примитивных обществ, но до детей эту конструкцию донести уже не удалось – развалилась еще на подхвате. Наконец, повезло найти место для машины недалеко от площади.
На ярмарке было людно, особенно много людей скопилось вокруг блинных киосков. Гафт предложила обойти столпотворение и попробовать найти блины без очередей. Все согласились, обогнули ближайшие лавки, гигантскую карусель от которой от центра по краям расходились яркие гирлянды. Дети норовили пролезть через ограждение сразу к аттракционам, но родители одернули их и договорились сначала поесть. И через несколько шагов их тут же поймал зазывала в мурмолке и потешном кафтане с пышными плечами – перегородил им дорогу, уткнув руки в пояс гротескно ударил поршнями о брусчатку, отвесил глубокий поклон и пригласил в красный шатер из которого со всех щелей валил горячий пар. Пожалуйте гости дорогие отведать блинов экзотических! Гафт оказалась права, нужно было только немного пройти вглубь.
А эти на чем? – переспросил Леонид Андреевич пробуя пятую порцию. – То на сыворотке! – театрально ответил повар в одном поварском халате и колпаке из под которого выглядывали мокрые волосы. И Розанов с полным ртом промычал «угу». Там было так тепло от жарки что поварам пришлось снять свои бутафорские одежки, и остаться в одних рубахах, от чего их показной говор, выученный по заказу выглядел неуместно. Потом отведали кислый квас и пряников из красочной лавки завешанной до земли рядами баранок и сахарных кренделей. В поисках входа к аттракционам прошли через пляшущих девиц с красными кругляшками на щеках, в расписных золоченых кокошниках и бисерных душегреях. Они заглядывали прямо в глаза и расступались не останавливая танца. Отовсюду раздавалась задорная песня и свист и кружевные юбки кружились вместе с пушинками едва заметного мартовского снежка. Девицы расступились в поклоне, а за ними открылся огромный в три человека солнечный круг, в который можно войти, как в ворота. А за воротами всё одно – дети вместе со взрослыми катались на санках, кружили на каруселях, пекли блины, били по силомеру (Леонид Андреевич даже снял пальто и растер друг о друга румяные руки чтобы собрать силы), ходили с хороводом взявшись за разноцветные ленточки, стреляли в тире (Марк подарил отцу настреленую игрушку – деревянного щелкунчика). Везде мельтешили аляпистые рисованные солнышки, катились перед глазами как диски блинов, на палках, на растяжках, приклеенные к верхушкам елок, и шум стоял и люди плясали. И еще ходили вокруг какие то звери, Розанов их не сразу разглядел. Какие то черти с посохами, все в меховых накидках, в устрашающих масках на лбу и с картонными рожками. Когда они проходили мимо, один посмотрел Леониду Андреевичу прямо в глаза и – «Ух!» – выпучился на него, ему даже стало не по себе. И в этот момент весь этот праздник изменяется – затихает музыка, становятся слышны голоса вокруг, и где-то между ними утробные, едва слышные, как из-под земли, барабаны. И куда-то смотрят все люди, Розанов тоже оборачивается к центру площади и видит как со свистом рвутся и разлетаются растяжки и ветер скидывает на землю огромную парусину.