– Первый взвод, на колено! Заряжай!
– Второй взвод, встать! Пли!
– Второй взвод, на колено! Заряжай!
– Третий взвод, встать! Пли!
И так – пять минут кряду. И теперь уже все утонуло в дыму, и мы стоим в темном едком облаке, палим, сами не знаем куда, шлем пулю за пулей в гремящее криками, стонами, взрывами непроницаемое марево. Черная гарь забивает ноздри, дуреешь от нее и шалеешь, теряешь соображение, перестаешь понимать, на каком ты свете, и связывают тебя с действительностью только голоса: на правом фланге хрипит капитан Гарсия, на левом – лейтенант Арреги. Заряжай! Целься! Пли! Заряжай! Целься! Пли! Да нет, было еще кое-что – приклад, замок, шомпол, обжигает руки ствол ружья, раскалившегося до того, что даже штык, кажется, отливает красным. Но тут обернулось дело так, что казакам удалось подобраться вплотную к левому нашему флангу, там вспыхивают огоньки выстрелов, слышны крики и вжик-вжик стригущих воздух клинков, шеренга дрогнула, смолк, и, похоже, навсегда, лейтенант Арреги, оборвалась барабанная дробь, и теперь один только Гарсия говорит тебе, когда припасть на колено, когда встать в рост, когда заряжать, а когда – целиться. А потом снова слышится его хриплый, бешеный крик, приказывающий идти в штыки, кончать с этой сволочью. И ты не видишь, а ощущаешь, как рядом с тобой, плечом к плечу пошли вперед твои товарищи, и только слышишь вой – их и свой: зубами загрызем, пропади все пропадом, в три господа мать – и, крепче стиснув цевье, бежишь в темных клубах дыма, бежишь, пока не наткнешься на трупы лошадей и людей, перебитых или еще бьющихся под твоим сапогом, когда карабкаешься по этой куче, и вот уже различаешь чуть вдалеке в густой пелене блеск стали и неясные силуэты, и уже слышишь крики на чужом языке, и тогда тычешь штыком наугад, суешь его куда попало, во все, что мелькнуло перед тобой, и порох опаляет тебе кожу, но ты все прешь вперед, спотыкаясь о задранные лошадиные ноги, о тела своих и чужих, только и слышно: «Вива Эспанья! Виваспанья! Васпанья!», а ты колешь штыком, молотишь прикладом, и вдруг мерещатся тебе смутные образы – вот новорожденный твой ребенок, вот жена плачет, глядя, как уходишь ты вниз по дороге из родной деревни, вот мать сидит перед очагом, качая твою колыбель. «Васпанья!» А может статься, это не тебе привиделось, а в последнюю минуту пронеслось перед глазами твоих врагов, пропоротых ударами твоего штыка.