Как оказалось, его комнатушка находилась не в какой-то захудалой хибаре, а в лазарете при казармах городского гарнизона, всего в нескольких минутах пути от площади Основателей и академии, а соседями его были тяжелораненые солдаты, которым полагалось длительное лечение и постельный режим. Также мужчина иногда делился сведениями о погоде, городе и в целом о жизни за пределами маленькой конуры, которая представляла для Эдвана целый мир.
В этот раз горбатый почему-то пришёл чуть раньше, чем обычно. Всучив парнишке плошку с кашей, мужчина принялся вытаскивать из сумки лекарства.
– Два дня назад вернулся Коготь Кланов, – невзначай обронил он.
– Кто?
– Коготь. Элитный отряд из сильнейших одарённых, – пояснил горбатый, – с победой пришли. Зачистили леса от проклятых тварей.
– Ясно… – буркнул Эдван. Его сердце кольнуло сожаление.
«И почему они не сделали этого на том проклятом холме?» – подумал он, услышав слова мужичка.
– Сказали, что за два дня до возвращения перебили стаю обезьян. Подумал, ты захочешь узнать, – сказал горбатый и, забрав старые бинты, удалился.
Эдван лишь тяжело вздохнул. Судьба жестока. Если бы Коготь кланов наткнулся на обезьян раньше, ничего бы не произошло. С другой стороны, какая-то часть Эдвана радовалась смерти проклятых тварей, будто бы крича: «Так им и надо!» – но в то же время он сожалел, что не смог перебить их своими руками. Будь у него возможность, он бы перерезал горло каждой. Немного подумав, Эдван утешил себя тем, что поклялся истребить вообще всех обезьян в округе, на случай, если хоть кому-то из той проклятой стаи удалось удрать от Когтя Кланов.
Через четыре часа, когда время перевалило за полдень, в комнату легонько постучали. Паренёк подобрался – там был кто-то новый. Горбатый стучался довольно тихо, робко. Этот же гость заявлял о себе уверенно, словно не сомневался в том, что ему разрешат войти. Или совершенно не беспокоился об этом.
Не успел Эдван хоть что-то ответить, как дверь скрипнула, и на пороге показался старый знакомый. Господин Фан собственной персоной, в таком же белом халате, в каком Эдван видел его во время первой встречи, и с каким-то крупным свёртком в руке. Дедуля лучезарно улыбался ему, но гримаса эта была настолько натянутой и неискренней, что юноша невольно вжался в подушку, приготовившись услышать всё что угодно.