Обнимаю тебя, и до скорой встречи!
P.S. Иногда я пытаюсь представить тебя здесь, со мной. Как изменились бы тогда все эти дни, хотела бы я этого? Не обижайся, дорогой, но, наверное, нет, не в этот раз. Может, в следующий, когда-нибудь, наверное…
Еще раз пробегаю глазами текст на французском. Написала как-то одним махом и проверять ошибки совсем не хочется. Пусть будет, как есть. Кладу тетрадь поближе к лампе и фоткаю на телефон страницы письма. Теперь WhatsApp – «Bonjour, Assel! Voila mon devoir pour lundi» – прикрепить две картинки с текстом – отправить. Французский язык: понедельник, среда 18.30-20.00, стало быть, до послезавтра. Из окна кухни видны окна еще трех подъездов нашего дома, двор и кусочек неба. Закрываю тетрадь и убираю в стол. В комнате вдруг повисает отчетливый аромат цитрусовых, моря и каких-то неизвестных мне цветов.
Начать с того, что мать назвала его этим чудовищным именем – Максимилиан. Максимилиан Дюмулен – хуже мог быть только Эзра Дженнингс. Иисусе, она ведь любила Диккенса (или это из Твена?). Вычурное, слишком литературное, старомодное, нелепое. Но, ведь правда, не мы даем имена своим детям. Имя, как и душа, прилетает к мокрому комку плоти, только что обретшему Мир, и приклеивается на всю жизнь. И, по-хорошему, надо бы потом разобраться, почему ты получил именно этот номерок.
Итак, Максимилиан старался никогда не называть себя, ни устно, ни письменно иначе как Макс. Макс Дюмулен, с этим уже можно было как-то жить.
Нужно было сильно покривить душой, чтобы назвать его красивым. Не слишком высокого роста, не больно широкий в плечах, с крупной головой и густыми черными волосами, не поддающимися никакой укладке. Он редко подолгу смотрел в глаза собеседнику и почти сразу отводил взгляд, как бы признавая за собой заведомый проигрыш и присуждая себе вечный второй номер. Он вообще больше полагался на боковое зрение, инстинктивно чувствуя, что от прямого взгляда часть вещей неизменно ускользает, перестает быть. Но вот что, то ли крепкие ровные бедра, то ли неторопливые движения мягких рук, то ли недосягаемые глаза под густыми бровями – что-то неизменно притягивало к нему женщин. А может дело было просто в том, что он их искренне и как-то застенчиво любил, как существ другой природы, как кошек, например. Так или иначе, недостатка в подружках Макс не испытывал.