Да, суровый мир.
Но что было еще суровее, так это осознание – кем бы ни был тот, кто убил Милену и мою временную замену, ранил Сократа и швырнул чем–то, что едва не снесло мою голову с плеч, это не конец. Нам еще только предстояло встретиться. Встретиться, потому что внутренний голос подсказывал, что убийце было все равно, кого убивать. Его цели были другими. Понять бы только, какими именно и желательно раньше, чем он объявится вновь.
И раньше, чем застава будет полностью вверена мне.
Эта мысль неожиданно всколыхнула во мне странное чувство ответственности. За себя, за Сократа, за тот мир, сердцем которого была Милена. А после неё должна была стать я. Застава ведь теперь принадлежала мне, следовательно, мне за неё и отвечать.
Но как? Что мне делать, если рыцари Ночи вернут меня обратно раньше времени? То есть, конкретно сейчас?
Что я смогу противопоставить тому, кто убивает обученных колдуний, способных делать такие вещи, о которых я даже не слышала?
Скорее всего, я просто погибну. А на мое место придет другая и так, до тех пор, пока убийцу не поймают.
А ловят ли его вообще? Что если всем наплевать? Что если смерть Милены была просто строчкой в какой–нибудь амбарной книге, где указывалась смена колдуний, приписанных к пограничному пункту?
Прибыл тогда–то, выбыл тогда–то. И так снова и снова, по кругу, поколение за поколением. Что если никого не волнует ни смерть Милены, ни судьба тех, кто придет ей на смену?
Достигнув этой точки в своих размышлениях, на меня нахлынуло такое безграничное ощущение беспомощности и одиночества, что все вокруг показалось незначительным, неважным, глупым. Захотелось просто сесть в уголок, закрыть глаза и больше никогда не открывать. Просто сдаться…
Но не успела я с головой погрузиться в омут тоски, как зашевелившаяся где–то глубоко внутри злость стала быстро подниматься со дна души наверх, заполняя сознание и прогоняя бессилие.
Вспомнились слова отца, который при лютейшей аэрофобии, все равно вынужден был постоянно садиться в самолет из–за частых рабочих командировок. Однажды, закидываясь таблетками от тошноты перед очередным вылетом, он сказал мне, что ненавидит летать, не потому что боится высоты, а потому что не способен выносить чувство, когда от него абсолютно ничего не зависит. Когда его жизнь, а вместе с этим и жизнь его близких, пусть и на короткий срок, но подчинена умениям и намерениям других людей.