Из своих почти пяти лет службы последние три года его часть находилась в Германии. О годах службы отец всегда вспоминал с теплотой и показывал, как сокровища, вещицы, что привёз из-за границы. Комплект для бритья: раскладывающаяся тоненькая, изящная опасная бритва со стальным матовым лезвием, на котором были выгравированы непонятные слова крошечными нерусскими буковками, которое плотно входило и свободно выходило из лакированной, такой же формы ручки; и пушистый помазок для намазывания взбитого мыла на лицо. Вещички эти были необыкновенно качественные, приятно ложились в руку, и отец всегда был чисто выбрит. Обязательным ритуалом для него было выверенными размашистыми движениями туда-сюда поправить на кусочке кожаного ремня острейшее лезвие бритвы.
Помню, я постоянно спрашивал его, что же написано на лезвии бритвы, а он отвечал, улыбаясь и подмигивая правым глазом: подрастёшь – поймёшь. Сам он, конечно же, немецкого языка не знал, кроме всем известных выражений «хайль Гитлер», «Гитлер капут» и «хенде хох». И даже как-то оправдывался, когда делал со мной уроки в первом классе и мы написали «дамашняя работа», что образование у него – четыре класса церковно-приходской школы, а остальное – жизненные университеты, и не надо его заставлять делать уроки с малым.
Конечно же, как и все мальчишки, я очень любил папку и был к нему привязан. В те далёкие времена распространены были добрые шутки над близкими. И двоюродный брат отца дядя Толя научил пятилетнего парня подшутить над отцом.
Зимой, когда было холодно, папка курить не выходил из барака, а приседал на мой маленький стульчик и дымил перед раскрытой дверцей голландской печи – кормилицы, как постоянно напоминала бабушка, – запах сигарет вообще не чувствовался, хорошая тяга.
«Когда отец привстанет стряхнуть пепел в печь, ты стульчик-то и отодвинь, он обратно сядет на пол, вот все и посмеются», – научал меня коварный дядя Толя.
Так я и сделал в один ужасный, ужасный день.
Эту шутку вся семья ещё долго вспоминала и после переезда из старого барака.
Весь «цимес» этого эпизода, как говорил один из граждан-сидельцев, или «квинтэссенция», как частенько говорил мой будущий преподаватель по физике в институте, состоял в нюансах.
В нашей тесной однокомнатной квартире всё было очень компактно, в частности в полутора метрах от печки находилось подполье для хранения картошки. И надо же было такому случиться, что малой не обратил внимания, что бабушка открыла люк подполья, и отец, стряхнув пепел в открытую дверцу печки и начиная садиться на стульчик, который я отодвинул, падает не на пол, а делает по инерции кувырок через голову и попадает прямо в открытое подполье.