Когда я счел эти рассуждения бессмысленными, мои мысли вернулись к Эпини, Спинку и Эмзил. Я гадал, удалось ли Эпини благополучно добраться до дома, сумела ли она убедить Спинка и Эмзил, что я жив и они меня не подвели. И об остальном Геттисе я тоже думал. Очевидно, что моя смерть никого особенно не обеспокоит. Я даже сомневался, что будет предпринято серьезное расследование. В Геттисе в основном жили солдаты, каторжники, освобожденные заключенные и их семьи. Магия спеков наполняла город чередующимися волнами ужаса и отчаяния. Здесь насилие и преступления сделались столь же привычными, как пыль на улицах. То, что человека растерзала толпа, вызовет у жителей лишь краткое потрясение, но за пределы форта эта новость не выйдет. А в официальном рапорте, если таковой вообще составят, полагаю, будет значиться, что осужденный Невар Бурвиль был застрелен при попытке к бегству.
Правду о том, что на самом деле я сын лорда Бурвиля с востока, полковник Гарен унес с собой в могилу. Я был убежден, что он никому об этом не говорил. Значит, отец официального извещения не получит. Я раздумывал, как Спинк и Эпини сообщат о моей смерти Ярил и поделится ли та этой новостью с отцом и сержантом Дюрилом, моим старым наставником. Я надеялся, что сестре хватит силы воли промолчать. Отец отрекся от меня, и известие о том, что я погиб при попытке сбежать от казни, только подкрепит его дурное мнение обо мне. Что же до сержанта Дюрила, он знает, как легко солдаты теряют связь с семьями и друзьями. Я бы предпочел просто исчезнуть из его воспоминаний и жизни, чтобы он никогда не узнал о моем позоре. Не хотел бы, чтобы старый солдат думал, что его воспитание каким-то образом испортило меня или что я пренебрег всем, чему от него научился. Пусть лучше они оба меня забудут.
А на что я надеюсь для себя? Надежда. Теперь это слово казалось пропитанным горечью. На что я могу надеяться, став пленником в собственной плоти и зная, что меня вскоре перенесут на спекское зимовье? Я не имел ни малейшего представления о том, где оно находится, и не подозревал даже, что намерен предпринять мальчик-солдат. Вне всякого сомнения, он предан магии и сделает все, что считает необходимым, чтобы прогнать гернийцев обратно на запад. Как далеко он готов зайти?
До меня доходили слухи о другом великом спеков, могущественнейшем из всех. Я напряг память и вспомнил, как его зовут. Кинроув. Оликея упоминала его в надежде, что я его превзойду. Видимо, она рассчитывала, что мальчик-солдат вытеснит его с места величайшего из великих. Лисана, как и Джодоли, упоминала его в другой связи. Кинроув порождал танец, чем бы тот ни являлся. Годами он поддерживал с его помощью магию, которая должна была остановить, а то и вовсе прогнать захватчиков. Но он не преуспел, и теперь молодежь забеспокоилась, заговорив о настоящей войне с гернийцами, такой, какой, по их разумению, должна стать война. Нет, поправил я себя – по «нашему» разумению. Я ведь все еще герниец, разве нет?