Англичанин говорил сбивчиво, заискивая, не прерывая немца, когда тот рассказывал о своём. Этот дуэт заставил меня вспомнить известную «Смерть чиновника».
Немец вообще не поворачивал голову к своему другу. Только если немец не мог подобрать слово на английском, он обращался к англичанину, повторяя одно и то же слово несколько раз на немецком, и пытался нарисовать в воздухе объект, о котором шла речь.
Англичанин, не выучивший ни одного иностранного языка, подбирал реакцию на незнакомые слова и странные жесты, совсем не понимая, что немец имеет в виду. Если реакция нравилась немцу, то пантомима и верхненемецкий диалект прекращались, немец отворачивался и англичанин с облегчением слышал снова английскую речь. Но чаще приходилось мне или французу, хотя нас никто не спрашивал, переводить фразы немца, потому что англичанин никак «не попадал».
Я думал, что неудобно отвечать одному, как и на занятиях я не любил отвечать на вопросы лектора один. Я считал, что вопросы преподавателя – для всех и если я буду отвечать на все задания, то остальные этюданты3 не смогут проявить себя. А сам я буду выглядеть, как высокомерный хвастун.
Но вскоре я заметил, что француз совсем не хочет работать переводчиком для этих двоих, и взял бремя на себя.
Мы быстро дошли до первых домов немецкого района. В штадтбецирке4 было множество похожих друг на друга кубов-домов. Они выглядели симпатично, цвета были разные, но всегда приятные. Улицы были чисты и пусты. В воскресенье типичный житель штадтбецирка остаётся дома. Во всех окнах горел свет, слышались голоса, иногда басистые крики разных наречий Германии. В некоторых домах слышался мат, от которого кровоточили мои уши. Немец, наоборот, слушал, словно пополняя словарный запас. И я не помню, когда его характер изменился в подобную сторону. Целый прошлый курс он был скромным, порядочным, вежливым, добрым немцем. И мата от него я не слыхивал. Эти его черты подспудно завяли, как цветы, которые полить и вернуть к жизни способен только он, немец.
Мы пришли к нужному дому. Внутри играла громкая клубная музыка. Немец оскалил рот, открыл дверь и пригласил нас внутрь.
Немцы, которых Дувше назвал когда-то дегенератами, сквозь дым кальянных установок, едва стоя на ногах, побрели к нам. Я без удовольствия пожал руки всем, как и француз, а англичанин поздоровался со всеми ещё и с низким кивком.