Этот запах сопровождал меня всюду, пропитывал весь Химкомбинат. Химкомбинат – это наш город, нелепо построенный вокруг большого предприятия, среди бескрайней лиственничной тайги. Город, для которого даже не нашли нормального названия.
Окна соседнего дома почти у всех были задернуты плотными шторами, но мне были видны силуэты двигающихся за ними соседей. Я уперся спиной в откос окна, где на известке серым ореолом обозначились мои плечи и затылок, смотрел на соседний дом и закручивал за тяжелый ключ засаленную красную тесемку-вьюн у себя на шее. Когда витки плотно охватывали шею, я наклонялся над полом и позволял тесемке раскрутиться назад под тяжестью ключа, потом закручивал снова. А Лялька все не шла.
Тоска была моим третьим чувством, которое я смог распознать в себе, первым была злоба. А вторым – вкусно. До тоски все было проще: плохо – злость, хорошо – вкусно. Но тоска – это тоже плохо.
В маленькой комнате издавала какие-то звуки Петровна.
"Жрать, наверное, хочет", – подумал я.
Спрыгнул с подоконника, достал из банки с холодной водой мягкий кусок желтого масла, кинул на сковородку, потом вывалил из кастрюли ком макарон. Специально подольше подержал, чтобы внизу образовалась корочка. Поискал подставку, вспомнив, как орала Лялька за прожженные круги на клеенке от горячей сковородки. Поставил сковородку на стол, перевернул макароны прожаренной стороной, посыпал сахаром. Сжевал макароны, выбирая самые румяные. Вкусно. Кипятить чайник не хотелось, зачерпнул кружкой из оцинкованного ведра тепловатой воды, запил. Хотелось спать.
Во двор въехала чья-то машина, я выглянул окно. Бежевые "Жигули" – "копейка". Из Жигулей вышли мужчина и женщина, я слушал как, подхихикивая, они поднялись на второй этаж.
– О, Андрюшка, а ты что не спишь? – вернулась мать.
В прихожей топтался какой-то лысоватый мужик. У матери в руках был изрядно потрепанный белый целлофановый подаренный кем-то пакет, красная дерматиновая сумочка перекинута через руку.
– Ты поел? – мать подошла поближе, дохнула водкой и сладкими духами.
Как всегда красивая, со слегка растрепавшимся светлым каре, слегка смазавшейся яркой помадой на полных губах. И очень добрая, как всегда, когда была пьяной. Красным перламутром мелькнули пластмассовые клипсы в виде жемчужниц. Очень красивые.