С этими словами он вручил веревку сыну.
– На, держи ее, – добавил он, – и можешь лезть!
Сын взял веревку с крайне нерешительным видом и сказал отцу недовольным тоном:
– Папа, какой ты, право, глупый-преглупый! Ты хочешь, чтобы я доверил себя этой веревке-ниточке и полез в высь небес, на десятки тысяч сажен… А вдруг да среди дороги она лопнет или разорвется?.. Останутся ли хоть косточки мои?
Отец снова принялся понуждать его, крича и наседая.
– Я, – твердил он, – уже, как говорится, «потерял из уст своих»[73]; каюсь, да не вернешь… Потрудись, мальчик мой, сходи… Да ты, сыночек, не горюй… Украдешь, принесешь – нам с тобой пожалуют господа сотенку серебром, и я, уж так и быть, возьму тебе красавицу-жену!
И вот сын ухватился за веревку и, извиваясь по ней, стал лезть вверх. Он перебирал руками, за которыми шли следом ноги, и лез, словно паук по паутине. Лез, лез – и понемногу стал уже входить в тучи, в высокое небо, где его стало больше не видать.
Прошло довольно долгое время – и вдруг упал персик, величиной с хорошую чашку. Фокусник пришел в восторг, схватил персик и поднес господам в зале. В зале стали друг другу его передавать, рассматривать… Прошло опять порядочное время, а господа не могли понять, настоящий это или фальшивый.
Вдруг веревка упала на землю. Фокусник принял испуганный вид.
– Погибло все! – кричал он. – Там наверху кто-то срезал мою веревку. На чем же будет теперь мой сын?
Через несколько минут что-то упало. Фокусник посмотрел – оказывается, то была голова его сына. Он схватил ее обеими руками и стал плакать.
– Значит, он там крал персик, – причитал отец, – а надзиратель заметил… Сынок, пропал ты!
Прошло еще некоторое время. Упала одна нога. За ней вскоре стали падать вразброд разные члены тела… И наконец там больше от него ничего не оставалось.
Фокусник был сильно удручен. Подобрал все, кусок за куском, сложил в сундук и закрыл его.
– Только этот один сын у меня и был, – причитал он, – каждый день мы с ним, бывало, бродили то на юг, то на север… А вот теперь, повинуясь господскому строгому повелению, сам того не ожидая, попал он в такую непостижимую беду. Придется тащить его на себе, где-нибудь зарыть…
Он поднялся в зал и стал там на колени.
– Из-за этого самого персика, – начал он, – я убил своего сына. Пожалейте ничтожного человека, помогите на похороны… Я тогда придумаю, как вас отблагодарить, «свяжу хоть соломы»