Эта работёнка стартовала в один буйно-холодный вечер, когда по Северному бульвару ветер гонит бедную листву. Зайцев-Трахтенберия читает и удивляется: радость, свобода! Да, это искусство! Опомнился: «Чего это я? – Так бы спросил убийца, увидев в жертве не противного человека. – Кто будет перевозить семью в Канаду? Нормальные люди уже там!» Была столь глубокая ночь, что ему никто не ответил. Окраина. Транспорт затих. Ноги замёрзли, ветер гудит у окна, будто намерен выдавить именно твоё, а не другое стекло в «китайской стене».
Остыв, вернулся через неделю. Да, книга мировая. Но, привет, кто с этим спорит? Главное – автор. Он же нанят автора пришить, а не книгу. Книгу, ясно, пришить невозможно. Даже рукописи не горят. Кстати, о них. Ему бы никогда не заказали этого классика мировой литературы, будь у того хоть один черновик. Бумаг нет, не найдены! Но, чего не бывает, могут и всплыть! Цейтнот. Вот будешь в Канаде потягивать виски, глядя на клёны, тогда и перечитаешь этот роман с удовольствием. Теперь – в стремя! Он так и назвал статью: «В стременах и шорах быстрого течения».
Кроил не хуже портного Трахтенберии. «Папа работает», – шипела на детей жена. Главное найдено слово: соавтор. Удачные страницы созданы автором, он – талант. А слабые (в большой вещи не трудно найти неровности), соавтором. Он – бездарь, и он – Широков.
На роль «автора» примерял то одного, то другого. Остановился на неизвестном бытописателе Стукове. Подходит по годам. Не двадцать два – столько было именитому в период работы над романом. Тот немолодой. Образование – университет. Широков девять классов еле одолел. И, конечно, Стуков земляк тому. Персонажи имеют сходство. Вскоре и сам поверил: плагиат!
И всё-таки Зайцев-Трахтенберия немного трусил: а вдруг писатели начнут защищать главаря! А то и бумаги предъявят! И тогда прощай Канада, здравствуй, Воркута.
1
Евгения прочитала книгу «В стременах и шорах быстрого течения», где какие-то Петровы, Ивановы и Мороканские нагло уверяли, что «Волжский брег» не принадлежит Широкову. Вернее, они один за другим разрабатывали тему двойного авторства. Раскопали какого-то Дмитрия Стукова. Этот автор, немолодой, и сочинял немолодо, обстоятельно. Ни одного свежего эпитета, ни единой без штампа метафоры! Так сто раз писалось: небо голубое, река быстрая. Широков увёртывался от штампов. Его проза, как дорога, где путника подстерегают неожиданности. Будто радостно несёшься по лугам и воде среди ветра, катеров и барж. Не мог этот Стуков написать «Волжский брег»! И нет никакого «двойного авторства».