Папка мамку не любил,
Кровных деток истребил,
Ай, люли, люли, люли —
Серпом папку оскопи!
И вот однажды, до одури наслушавшись того проникновенного шлягера и раздобыв по случаю серп нержавеющий, взял Крон да и оскопил папашу единокровного. После чего безжалостно низверг оскоплённого.
Подробности того инцидента греки умалчивают. Но вот схема: серп, оскопление, низвержение – прослеживается ими и впоследствии.
В итоге, взобравшись на пригретое папино местечко, стал отныне Хрон единовластным царём всего сущего.
– Нет нынче никакой веры деточкам! – вздыхал он частенько вечерами томными. – И куда только мир катится?
«Куда-куда… – ехидно посмеивался Тартар. – Знамо куда, чай образованные».
А жена Крона, Рея кроткая, покорно помалкивала в тряпочку. И помалкивая, рожала мужу богов исключительно. По сугубо гастрономической надобности. Был у Хрона такой пунктик. Страдал он вдобавок к паранойе божественной богоедством любительским и, в отличие от низвергнутого папаши, любил своих деток чуть прожаренными и пожирал их порой даже без соуса.
Выгода тут прослеживалась очевидная. С одной стороны, брюхо сытое, с другой – власть незыблема.
– Ну-у, – потирая ладони в предвкушении, вопрошал он жену свою кроткую. – Кого нынче родила мне, в смысле сготовила?
– Аида, – вздыхала Рея несчастная.
– Еврея, что ли?!
– Бога, Аидушку.
– Аппетитное имя. Подавай кровиночку!
И лопал Крон чад своих без угрызений совести.
«Боги, – часто повторял он, косясь на серп нержавеющий, – знаем мы этих богов изменчивых».
А вот громовержец будущий, ввиду вышеописанных обстоятельств, родился на Крите, в мило обустроенной пещерке.
Пятеро его божественных братьев к тому времени давно уже переваривались в желудке у батюшки. А тут и новорождённого пригласили на трапезу.
Да только не стала Рея отдавать на съедение младшенького. Завернула она в пелёнку булыгу бесхозную и подсунула мужу муляж, приговаривая:
– Кушай, Хронушка, кушай, родненький! Свеженький, парной, только родила. Кличут Зевсиком.
И чавкнул Крон, не подавившись.
Ну а греки потом в честь Реи той сообразительной часть мачты назвали для повешения.
А спасённый младенчик рос себе в той пещерке спокойненько, вкушая медок и козу Амалфею посасывая, ни горя, ни нужды не ведая.