Портреты - страница 4

Коля работал на нескольких работах, чтобы принести денежки. Говорит: «Сейчас мне умирать нельзя, как семья будет жить без моей пенсии?»

Я уже второй десяток не езжу на море, которое рядом, в санатории вообще никогда не была. А они бросают все заботы и едут, на недельку, возраст для этого не помеха.

Сейчас, для нас, племянников, – это наши родители. Мы, дети их сестер, живём в других городах: Рая, Серёжа, Оля, Женя, Андрей – все греемся возле них, молим об их здоровье.

Дорогие мои! Живите долго!

Не понимаю: как можно перепутать новорожденных детей? Свою дочь я запомнила сразу.

Роды прошли по классической схеме, за 24 часа. Сначала меня хвалили, так как я была самая молодая и самая терпеливая. Не кричала, а спокойно ходила по родильной палате и кряхтела. Потом сильно нажала на прикроватную тумбочку, и она сломалась. Персонал этого не видел, да, наверное, и не ругали бы, потому что там было много чего сломано. На кресло я не просилась, меня сами несколько раз вызывали. Потом сказали: «Хватит бегать, будем рожать». Потуги продолжались, а когда прекращались, мне мешала капающая вода. Я спросила: «Что на улице дождь идет?». Акушерки с юмором попались и задали мне вопрос: «А ты что зонтик забыла?» Потом были сильные боли. Я звала уже мамочку и клялась, что никогда больше с мужчинами никаких дел иметь не буду.

Потом привели ещё одну роженицу, и она родила негретёнка. Я перепугалась, подумала: «А вдруг у меня тоже будет такой же?». Хотя с чего бы это!

В 1час 50 минут я родила девочку. Мне её показали. Она мне сразу понравилась, и я её запомнила: красненькие глазики, большой носик. Вся жёлтенькая. Врач сказала, что это врожденная желтушка – потом она прошла. Её обмыли, завернули, как кокона, и положили вместе с негритёночком в колясочку, спросили: «Не боишься, что мы перепутаем?».

Мне всё время казалось, что я слышу, как дочка плачет. Встать я не могла, так как у меня было много разрывов. Меня долго зашивали, а потом откатили на коляске в конец коридора. Во время родов я сняла рубашку и замерла в этом коридоре под тоненькой простынкой, как «Цуцик». Только утром отвезли меня в палату, где досталась мне какая-то детская вогнутая кровать, на которой я не могла уснуть.

Из врачей запомнился только женоподобный педиатр. Он пришёл в палату в халате без брюк и призывал нас женским голосом, чтобы мы отцеживали молоко: «Девочки, выкручивайте грудочки, чтобы были, как пододеяльнички!» Все роженицы смеялись. Кормить позвали только через 3 дня. Кормёжка была на втором этаже, там стоял бочонок с зелёнкой и с тыквачами. Надо было для дезинфекции обмазать обе груди, поэтому у всех новорождённых рты были в зелёнке. Мамочки, ожидая своего детёныша, сидели на лавках, и им приносили младенцев. Когда я пришла, мест уже не было. Я стала у колонны, а когда принесли мою девочку и буквально кинули в руки, то у меня закружилась голова, я чуть не упала. Одна взрослая мама уступила мне место и буквально усадила на лавку. Грудничок мой изголодался, поэтому цапнул сразу, что дали, и неотрывно без засыпания выдул все, что во мне было. И опять она на меня смотрела своими большими глазками. Потом мне приносили ещё кормить девочку- отказницу весом в 2 кг. Моя весила 3 кг 500 гр., я эту разницу, гордясь, ощущала. Отказницу мне было жаль, но забирать нам её было некуда – сами жили на квартире в очень маленькой комнате. Девочке мы имя не придумали, ждали Игорька, поэтому называла я её Танечка, так были подписаны бирочки именем роженицы «Промогайбо Татьяна».