– Угу.
– Зато ты «буржуин», – пчеловод поместил указательный палец своему соседу к переносице, так что у того скосились глаза, – пока мальчишка не осознает, успеешь продать ему два вагона сладостей и набить свою мошну.
– Я… слесарь-водопроводчик, – возмущенно, насколько позволяло здоровье, ответил сосед, не имеющий совершенно никакого отношения ни к мальчику, ни к «буржуинам».
– И тебе, дружище, признайся, на его зубы на-пле-вать! – что совой об сосну, что сосной об сову!
– Да я слесарь-водопроводчик!
– И ведь будешь ходить вокруг нас кругами, обвешанный своим бланманже… причмокивать да нахваливать! – негодующий оратор махнул в сердцах рукой. – Вот оно новое время! Бесовское время!
Тот, что тоньше, с трудом приоткрыл глаза и беспомощно помотал головой из стороны в сторону, понимая уже всю бесперспективность себя обелить:
– Я… слесарь… водопроводчик.
– Так зачем мне его спрашивать, если я и так все знаю? Зачем?.. Мое дело – пресечь… мое дело – не дать тебе ребенка развратить… мое дело уберечь… и приучить кушать яблоки. Пчеловод достал из кармана яблоко, пролежавшее там бог весть сколько, и предложил товарищу:
– На… ешь!
– Не-Э… А «бламанже»… есть? – с трудом выговорил то ли «буржуин», то ли слесарь-водопроводчик.
– Эх, ты… сапожник без сапог! Не будет тебе бланманже! Понял! На, ешь яблоко! И уши закрой, не слушай эту гадость! – пчеловод прикрыл своими ладонями уши соседа. – Ни, ни! Они тебя испортят!
Работающий мотор и дыхание пассажиров нагрели и без того жаркий воздух юга. Сидящие обмякли, расплылись по креслам, как перестоявшее тесто, не замечая неудобных поз и затекших конечностей. Веселая парочка, и без того разгоряченная, все больше теряла сплочение с действительностью, то уходя из нее, то вновь возвращаясь. Их живой поначалу и полный смысловых галлюцинаций диалог медленно затухал, затем преобразился в несвязанные никакими цепочками фразы, как-то: «куриные ножки», «всех оболванили», «маточное молочко» и «Угу и Ага и Ого». Затем они ограничились иногда брошенными словами; наконец затихли вовсе, повесив подбородки на грудь.
ОНА поняла из разговора, что эти двое – давние знакомцы, вполне вероятно живут неподалеку или даже трудятся вместе; и тот, что был толще, – и, по всем признакам, более ответственный, – взял на себя нелегкие тяготы опекуна и няньки, чтобы приятель, в каком бы виде и состоянии не находился, был непременно доставлен домой. Это было заметно по тому, как опекун, время от времени, не открывая глаз, клал руку на колено соседа и спрашивал: «Дружище, ты здесь?»