– Скажи мне честно, – майор наклонился к нему с видом озабоченным, – девушка эта… не слишком его тогда к рукам прибрала? До сих пор небось переживает, что так с нею вышло…
– Это которая девушка? – спросил Шестериков, озабоченный не меньше.
– Ну, которая до переправы была… Надюша, сестричка. Ходила к нему уколы делать. И не одни там, поди, были уколы?
– Конечно, не одни. Давление еще мерила. Пульс тоже считала.
– И всего делов?
– Какой там «всего»! – отвечал Шестериков. – Медики – они жутко настырные.
– Особливо фронтовички, – смеялся майор, – особливо молодые, горячие. А между прочим, – опять он делался серьезным, – приказ Верховного, запрещающий кой-какие отношения ближе пятидесяти километров от передовой, не отменен. И генералов он тоже касается. Так что если кто проговорится…
– Ну, может, они на пятьдесят первый километр специально уезжали. Не знаю, меня с собою не брали.
Насчет «кой-каких отношений» генерала Шестериков не сказал решительного «нет», поскольку не знал, какие на сей счет сведения у майора. Проговориться сама же эта Надюша могла подружкам, а какая-нибудь из них непременно была у него на крючке. О суровом приказе Верховного Шестериков слышал и знал, что этот приказ давно уже ни к кому не применяли. Однако ж могли применить, если есть он и если кому-то это понадобится. Поэтому решение он принял единственно верное: раз это тебе зачем-то нужно, тем более не скажу.
И майор Светлооков, быстро его поняв, свои поползновения с этой стороны – оставил:
– А что, сердце у него действительно барахлит? Пойми ты, не шашни меня волнуют, а его состояние. Спит он хорошо? Порошками не злоупотребляет?
Выяснилось, что сердце у генерала болит. Оно болит – за родину. Выяснилось, что спит он плохо, почти даже не спит, все печется об армии. Насчет порошков, правда, ничего не выяснилось.
– Лучше уж водки стакана два хлопнуть, – посоветовал майор. – А утром чайком опохмелиться – из бутылки с тремя звездочками.
«Ах, сука, – думал Шестериков, глядя на него ласково и со вниманием, – я б тебе не три, я б тебе четыре зуба сейчас бы вышиб». Но отвечал он обстоятельно:
– Не уважают они этого – на ночь пить, а утром опохмеляться. Стопку одну за победу хлопнут – и то себя корят, что слабость проявили.
– Так, так, – сказал майор. – Ничего мы, значит, с тобой не выяснили? Или не откровенен ты со мной, или плохо своего Фотия Иваныча знаешь. Понаблюдал бы внимательней, дело-то первостепенной важности, тут все готовы на помощь прийти, и я в первую очередь. Должность такая.