Но вот наконец-то показался Ривер. С жестяной кружкой чего-то горячего и банкой консервов. Полу открытой и полу съеденной. Даже без вилки и ложки.
А режиссер так из угла и не вышел.
– Ешь, – протянул он мне, что принес, – кое-как пытались тебя кормить через капельницу. Но сама понимаешь, витамины у нас в дефиците.
Нет, я не понимала. Что, нет совсем лекарств? А как же я тогда выжила?
– Спасибо, – включив все свои манеры, сказала я и принялась копаться в содержимом.
Муха, случайно попавшая внутрь консервов, еле-еле подавала свои признаки жизни на дне. Ее даже было некуда подвинуть. Так широко она разлеглась там. Как звездочка.
– О, дополнительный белок! – пошутил Ривер.
А мне было не до смеха. Сразу же потянуло блевать. Ведь перед своей кончиной муха умудрилась еще что-то извергнуть из себя. Даже не знаю, с заднего или переднего прохода…
– Ну ничего, потом поешь, – сказал он, смотря как я с отвращением ставлю консервы на пол.
Ограничусь лишь чаем. А нет, это не чай. Только горячая вода.
– Ты видимо не местная? Не из Подесты?
Мой аристократизм выдал меня. Я кивнула. Во рту так пересохло, что невозможно было выдавить и слова.
– Сожалею. Тут то все бывалые…
– Скорее привыкшие, – поддержала его Роуз, рассмеявшись.
Она то смотрела на все это спокойно. Как будто не в первой.
Ривер оставил нас вдвоем и мы успели подружиться. До меня Роуз общалась лишь с другой девушкой, Пруденс. У той же уже была годовалая дочка, Сью. Но Пруденс была немой. Они не знали, лишилась ли она дара речи во время бомбежки или от рождения была такой. Доктор Ривер, да, так его все называли, несмотря на отсутствие образования, нашел ее незадолго до того, как я пришла в себя.
– Пруденс – боевая девчонка. Не такая, как я. Она и на вылазку одна сходит, так еще и продовольствия оттуда принесет.
Именно так мне ее и представила Роуз. Пруденс лишь ей кивала.
И с удовольствием меня приняла в свое общество. Ее дочка Сью тоже была не против. Даже залезла на коленки.
Мне было больно ее держать на своей ноге. Но именно от Сью я получила ту капельку радости, которой мне не хватало в этом ужасном, как сначала показалось, месте.
И все же это были две прекрасные дамы. Когда-то отец рассказывал мне, что мама, когда была беременная мной, очень сильно поправилась и перестала ухаживать за собой. Он говорил, что беременность испортила ее внешность, которая так и не вернулась после моего рождения.