– Пока не знаю, – Настя поднялась с колен, села на стул, понуро ссутулилась. – Если рожать, то поступление придется отложить на год.
– Какой у тебя срок?
– Три месяца.
– Значит, ребенок родится через полгода…
– В ноябре, – как-то уж слишком равнодушно ответила Настя, машинально играя с Мартином, незаметно очутившимся возле ее ног.
– А родители? Знают?
– Почти.
– Что значит «почти»?
– Ну, маме я слегка намекнула. А отец… Ой, лучше о родителях не говорить. У них своя жизнь. Им не до меня.
– Даже так?
– У отца, похоже, молодая любовница, а мама, когда узнала об этом, пустилась во все тяжкие, – Настины губы растянулись в сардонической улыбке. – Начала обзванивать своих бывших поклонников, с которыми имела дело двадцать лет назад. Один лох вроде бы попался на ее удочку.
– Настасья! Не забывай, ты говоришь о родной матери.
– Да я сама скоро ею стану.
– Ох, Настя, Настя. Не знаю, что и посоветовать тебе… – с тяжелым вздохом произнесла Важенина, но тут же резко одернула себя. – Да что я, в конце концов! Тут одно единственное решение – рожать! Потому что последствия первого аборта могут быть страшными, непоправимыми. Через месяц у тебя выпускные экзамены. Кстати. Волнение может сказаться на малыше. Ты это учти.
Неожиданно Настя звонко расхохоталась. Тамара Николаевна, не понимая причину столь бурного веселья, сидела с растерянным выражением.
– Какая вы смешная, Тамара Николаевна! О малыше заговорили. Да я пошутила, а вы всерьез…
– Что за шутки, Настя? Этим не шутят. Постой… Так ты насчет беременности меня разыграла?
– Насчет беременности – правда. А рожать я не собираюсь. Что я, шизанутая? В семнадцать лет грузить себя!
– Час от часу не легче! Тогда зачем ты дотянула до такого срока?
– Не знаю, – вздохнула Настя и отвела глаза. – Наверное, на что-то надеялась…
– Из-за Алексея? Ты хотела удержать его таким образом?
Отпрянув словно от удара, Настя метнула на Важенину обиженный взгляд, потупилась и выдавила еле слышно:
– Я об этом никому не рассказывала. Только вам, а вы…
Не договорив, она бросилась из кухни в прихожую.
– Настенька! Прости меня! Ради бога, прости! – умоляла Тамара Николаевна, с трудом справляясь с одышкой.
Нет, не благоразумие – много ли его в семнадцатилетней девчонке? – а, скорей всего, интуиция подсказала Насте, что надо вернуться. Неуклюжая от собственной вины, бочком прошла на кухню, села на прежнее место, но поднять глаза – это уже было свыше ее сил. Так и смотрела на Мартина, умывающегося на подоконнике, едва слышно выдавливая короткие фразы: