Настоящая африканская жизнь - страница 5

Шрифт
Интервал


Попросила отпустить меня домой. Это шокировало, но, ни что-либо решать, ни выступить с инициативой наш математический треугольник с избытком тупых углов не мог себе позволить. Я вернулась к преподаванию. Постепенно все утряслось и начало медленно раскручиваться в привычку. Я продолжала готовиться к занятиям, искала синонимы, учила слова для поощрения и поругания. Bien, конечно, можно произнести на тысячу ладов, но хотелось бы большей точности выражений.

LA CHAIRE ET TOUT AUTOUR

НА КАФЕДРЕ И ОКОЛО

Первые месяцы, когда преподавание было единственной моей заботой, не считая сложностей быта, русло дней так сузилось, что приходилось биться головой в каменные его берега. Необходим в таких обстоятельствах выход в другие леса, перелески, луга существования. Что-нибудь фантастическое, романтическое. Занялась стихами. Работа, как работа. Начала:

Светало. Ранняя весна…

Я переносилась в Боброво. Март. Очень крепкий наст. Перед десятком изб большое выпуклое поле, падающее в кусты оврага. Вот эти утренние сумерки и есть моя настоящая африканская жизнь.

Светало. Ранняя весна
В иголки странно превращалась,
И осторожно начиналась,
Похрустывая, тишина.
Дома, не выставляя бревен,
Гнездились в густоте берез,
И между двух заснувших звёзд
Шёл к лесу путь, широк и чёрен.
В лесу кустарник тихо спал,
Укрытый воздухом лохматым,
И ствол стволу казался братом
И из тумана брата звал.

Жарко. Безвкусный закат бьется в деревянные жалюзи. А у меня март, молитвенная весна деревни Боброво. Кажется, это первое стихотворение, написанное осознанно.

В тридцать с небольшим я обнаружила, что могу долго, не замечая времени, заниматься словами. В детстве я также на много часов ныряла в математические задачи, и не представляла себе, что есть что-то другое, такое же увлекательное, как математика.

И слова, и математика требуют погружения, но по сравнению с математикой литература почти на поверхности (это, конечно, только для меня). Итак, я вынырнула, занялась словами, лишь бы свободного времени было побольше, и математика с тех пор меня не интересовала. Хотелось уйти с работы, но не хватало смелости, и не могла маму «убить», как она это называла.

В моих стихах хотелось бы обойтись без романтизма, так, чтоб стихи выражали последнюю правду – я ведь математик, но переломить себя через коленку – распрощаться с жизнью. Поросенок должен визжать по-поросячьи.