Я боюсь спускаться в каменоломни Аджимушкая. Боюсь. И этого не скрываю. Боюсь, что тех, кого – помним – встречу там. И узнаю…
Время взорвётся за моею спиною… время взорвётся – и я останусь в сороковых… в каменоломнях…
И надо будет ответ держать, под взглядами, что страшней направленного оружия:
– Зачем ты здесь, утерявшая Память? Что тебе нужно?
– Мы помним вас! Помним всех поимённо! – под сводами закопченными излишний пафос прозвучит похоронно.
– Помните? А в чём она – память ваша? В этих красивых словах? В оскорблённых могилах павших? В том, что там – наверху и в будущем – воплотили в камне наш прах, и сами же камень тот рушите?
Что сказать? Да и смею ли я отвечать, коль уже озираюсь растерянно, в поисках выхода: через Время, сквозь камень – бежать! Пока дорога к себе не потеряна. Чтоб не видеть, не слышать, не испытать – никогда, никогда!
А вослед – единый, слившийся взгляд, осуждающий и слова:
– Да что ещё тут рассуждать… Пойдёмте, товарищи!
А вослед – ручонки с пальчиками тоненькими, как спички и, губами, спёкшимися от жажды, шёпот:
– Ты принесла водички… правда?…
……………………………………………………
Я боюсь спускаться в каменоломни.
Боюсь.
Это – страх. Это – стыд. Это – совесть горячей волною, а не трусости гнусь.