Чернота, без примеси красного. Только пропасть, в которой даже лёд перестал существовать, как физическое тело, превратившись во что-то большее, куда более холодное, умноженное на время. Представить сложно, лучше оценить. Но постойте, для этого необходима минута, а самое большее, что можно получить – это несколько секунд. Убрав всякую вероятность умножения, и именно от этого глаза мертвеца становились всем, в течение мгновения. Сильнее и четче определяли облик. Прятали за собой колоссальные параметры физической силы. И совсем в бледное пятно, во что-то неразличимое превращалась, сливающееся общим мраком, темное одеяние мертвеца.
Часы бывают безжалостными. Бывают добрыми, иногда даже ласковыми. Всё зависит от того, в какую сторону стремишься. Куда и что, где и как, что после? Есть ли разграничение между типовым графиком и тем, что, не спрашивая согласия, хочет втиснуть внутреннею изнанку в рамки этого самого графика. А часы, им безразлично. Лишь зеленый цвет, лишь давно привычные цифры. Четыре лучше, чем два. Или наоборот? Чаще лучше два, еще приятнее, когда ровно четыре нуля. Ведь ночь в девяти из десяти случаев определяется утром. Глупо, и нужно согласиться с тем, что этого делать нельзя. Только каждая минута существует не только в нас, она живет и помимо, рядом, вокруг, за дверью. От этого быстро закружится голова. Хорошо, что есть механизм захлопывающий постороннее пространство, соединяющий в одно целое нас и не имеющий к нам никакого отношения циферблат, чтобы утро определяло ночь, чтобы два часа ночи всегда были лучше, чем пять утра, ведь четыре часа до пробуждения тот срок, который всегда переиграет один час. А на самом деле?
Сновидению вполне достаточно десяти минут, может одной, иногда пары мгновений. Казалось на этом всё, но нет, есть еще физиология, есть степень усталости и та самая внутренняя изнанка, которая настолько хитра и противна, что очень трудно с чем-то сопоставить. Почему, когда плохо, когда и без того тяжко, она неизменно добавляет мрачных красок. Сами вытаскиваем? Конечно, что нам еще делать, куда нам деться. Но разве я не пробовал, разве ни случалось это многократно со мной лично. Я старался. Я убеждал себя. Но проклятая изнанка не была способна услышать. Она упорно стремилась к полному полуночному мраку. Она даже не могла удержаться в рамках какой-нибудь штампованной антиутопии.