Сильным было воздействие страха. В любой момент сдвинутся рамки времени, и тогда Катя сможет ощутить его присутствие. Ничего более ужасного он не испытывал никогда, от этого естественным выглядело желание, как можно скорее почувствовать очередной переворот реальности.
Лучше сухость во рту. Лучше сильное сердцебиение, с липкой, противной испариной на спине, чем приближение того, от чего он, как казалось, сумел избавиться. Но, оказалось, что не до конца.
Катя начала говорить, делала это медленно. Затем помахала рукой тому, кто продолжал оставаться в полной недосягаемости, а после, увидела то, о чем, задыхаясь, молил её родной брат. Катя повернулась боком, сделала шаг в сторону. Картинка начала меняться. Тусклым и отдаленным, в одно мгновение, предстал фон – и Елисеев выдохнул уверенно: очередная встреча не принесла ничего нового, потерявшая звуковое сопровождение рамка исчезла. Коридор утратил намеки на таинственность. Теперь Елисеев находился в обычном коридоре, самого обычного дома. Мгновенно стало легче. Поверхностная мысль вылезла вперед: сейчас всё обычно, просто сновидение, в нем нет никакого мертвеца, в нем нет места умершей сестре – это набор фрагментов, которых много, которые проекция на то, что было прошедшим днем, вчерашним днем, неделей, загнанными мыслями, воспоминаниями.
Елисеев проснулся. Два кошмара в одну короткую ночь. Навязчивая реальность им в дополнение. Всё тот же хлюпик Сергеев, мычащий, трясущийся и произносящий странные реплики, настолько несуразные и необъяснимые: – Вы же были там, господин следователь, вы же видели, что я не убивал Диану, её убило это существо, её убил этот проклятый мертвец, которого многие не видят, но мы с вами способны его опознать, способны признать его реальное существование.
Нет, Сергеев говорил лишь первые строчки, в которых мольба и истерика. Остальное додумал он Елисеев, произнес этот бред, приняв на себя роль запуганного и обреченного Сергеева. Только зачем? Почему не выходит из головы облик этого жалкого человека. Если бы не было видений, то всего лишь необычное поведение или реальное умопомешательство подозреваемого. Но вот если бы он один. Разве ни то же самое твердил некий Никитин, и какие странные ощущения не покидали целых два дня, после того как Панченко, в своей привычной, ржачной манере, рассказывал о том, что Никитин утверждал: у него есть свидетель, что этого свидетеля он видел десять минут назад, в этом коридоре, в двух метрах от кабинета, что этот человек следователь, что он работает здесь.