В шестнадцать лет, посмотрев пару кассет с порнухой, которую дома сутками переписывали два видеомагнитофона на продажу (кассеты продавали папа и брат через ларьки, которые они открыли по всему городу и в которых продавали алкоголь и сигареты, несмотря на запрет), он успешно опробовал новые знания на сорокапятилетней толстой продавщице тёте Клаве, которая после этого стала продавать ему так горячо любимый им портвейн. Тётя Клава молчать не умела, и он, поочерёдно, стал любовником многих женщин «бальзаковского возраста» города Сливска.
– Понимаете, – говорил он друзьям поучительным тоном, – баба после сорока ягодка, уже всё попробовала, хочет чего-то новенького, жара в постели.
– Извращенец, вон девок сколько помоложе, – говорили друзья.
– Да что они понимают, ваши девки, сунул-вынул, и ни она удовольствия не получила, ни ты. Женщины, как вино, – тут он обычно щурился как кот, обожравшийся сметаны, и шёл дальше по женским истосковавшимся рукам.
Ему везде наливали, везде были рады, каждый день превращался в пьянку. Похмеляться он не умел, поэтому каждое неправильное похмелье приводило его к затяжному запою. Брат Борис его кодировал несколько раз, но кодировка на него действовала ровно месяц, ему зашили «торпеду», но друзья-алкаши вырезали её ржавыми ножницами, отчего он чуть не умер от заражения крови. После месяца в больнице он ходил героем и сравнивал себя с Высоцким, который, по слухам, сам себе выгрызал «торпеды», чтобы бухать дальше.
В двадцать пять лет с ним случилось несчастье: вдруг начали вылезать роскошные русые волосы, он бросился к врачам, но те только разводили руками, стал пробовать народные средства, включая помазание головы на ночь свежим конским навозом, как посоветовал старый пройдоха-алкаш Митрич, который видел, что так делали у них в деревне. Но волосы выпадали и выпадали, а от навоза вообще стали серыми. Тогда он купил в магазине кепку в черно-белую клеточку и стал вводить новую моду среди жителей Сливска. Моду, правда, никто не поддержал, тогда он стал считать себя эстетом и всегда просил разрешения в компании не снимать головной убор, что ему, конечно же, разрешали.
Примерно в этот период он и встретил Наташу Наливайко – фею, нимфу. После прогулки с ним по вечернему парку она собрала вещи и переехала к нему в квартиру, где из мебели был только матрац, стоящий посередине комнаты на четырёх кирпичах, и стол на кухне. Сидеть приходилось на пластиковых ящиках, которые принесли друзья, стащив возле магазина.