Я ничего больше про свои волосы плохого не говорю. А тебе вообще ничего не говорю – ни плохого, ни хорошего тоже. Мы – и вот сейчас будет просто смешно, – ровно месяц, как больше не разговариваем (и одной этой мысли достаточно, чтобы я разревелась).
Реветь я, кстати, понемногу начинаю только сейчас. Первое время никак не могла найти для этого ни тихого тёмного места, ни свободной минутки.
Теперь у меня все минутки свободные, а все места – тёмные, тихие.
Даже если день, как сейчас.
Нужно встать с кровати. Перетерпеть тошноту (отравилась в свой последний день на море, плохо до сих пор, нет, ну надо же) и… Встать с кровати, накинуть пальто поверх пижамы и пойти в магазин – наплевать на всех, кто приезжают сюда разодетыми, хочу и разгуливаю по улице в дурацких штанах и растянутой майке с принцессами.
* * *
Трахается она как в последний раз, это точно. Держится за подушку, кусает собственные пальцы, когда я прошу её быть потише, и абсолютно ничего не стесняется.
На ночь, правда, не остаётся: говорит, что спать предпочитает одна, и я не возражаю, потому что сам такой же. А может, и стоило бы возразить, потому что на следующий день становится ясно, что в одиночестве она предпочитает не только спать, но и всё остальное. Попросишь её прийти – и не дождёшься. Спросишь, можно ли прийти самому… тоже понятно, да?
В её последний вечер я пишу: хочу тебя проводить.
Ведь правда хочу. В конце концов, это законом не запрещено. В конце концов, в этом нет ничего такого. Может, у неё сумка тяжёлая. Всё ещё уверен, что там она прячет свой русалочий хвост – должен же он где-то быть?
Ответ приходит не сразу. Беру телефон, чтобы прочитать его, тоже не сразу. Не то чтобы мне было страшно, ну какое тут может быть «страшно», в самом деле, мне же не шестнадцать лет и это не моя самая первая девочка, просто я всё уже знаю и понимаю.
«Не нужно».
Мне хочется что-нибудь ответить. Написать, что в этих её взрослых сказках ведьмы забирают не язык, а сразу душу и сердце, вот у неё, например, так и забрали, и именно поэтому она – до меня только сейчас доходит, – такая холодная… Но я ничего не пишу.
Я понимаю: глупо думать, будто она не в курсе про холод.
Она же самая первая, кто его ощущает.
* * *
Дорогу до магазина я могла бы пройти с открытыми глазами, хорошо её знаю, но всё равно иду с открытыми: она мне так нравится.