–– Основатели, помогите!
Удивительно, как тяжело было этой мольбе пробраться-таки в мой затихающий разум.
До чего же странно, что я, эльф, живущий до полутора тысяч лет, оказывается, в глубине души был просто ребенок.
Ребенок, который в минуту отчаяния обращается к старшим.
А кто у нас старшие, как не отцы-основатели?
А я ведь, похоже, опять оплошал.
Беги, Зоя, беги
–– Девушка, девушка, вам плохо?– девчонки, из магазинчика которых я только что вышла, кинулись ко мне.
Я же дышать не могла, вот совсем. Будто камнем придавило меня.
–– Да вы бледная вся, господи! Может, скорую вызвать?
При этих словах я почувствовала, что вздохнуть могу, и хрипло сказала:
–– Не надо скорую. Я сама медик. Все, сейчас отойду.
После этих своих слов я и правда стала чувствовать себя значительно лучше.
А раз так, то взяла от протянутый пакетик, который уронила, и чуть не бегом отправилась опять туда, откуда не так давно ушла в полной уверенности, что два свободных дня – мои!
Мои, да.
Собственно, никто на них и не покушался. Антонина Ивановна не звонила, не вызывала. Но Танькины слова не шли у меня из головы. Даже не эти, язвительные “после твоего вмешательства”. Да какое там вмешательство!
Именно, никакого вмешательства не получилось.
Но…
Но ведь это мой, мой собственный глюк лежал там. Неужели действительно сердце остановилось? Недаром же Олежек три раза делал электрошок.
Нет. Если звонила, то все.
Ушел. Ушел мой глюк…
Однако что-то, чему я и названия дать не могу, гнало и гнало меня вперед.
Как будто только от меня все зависело.
–– Что все-то, Зоя? Ведь ты ж медик, сама знаешь, сколько бывает случаев, когда реально не удается помочь. Ничего от тебя уже не зависит, – уговаривала я себя. – Иди-ка ты лучше домой, и выбрось того глюка из головы. Вот это лучшее, что ты можешь сделать.
Но никакие уговоры не помогали, и я уже бодрой антилопой гну проскакала мимо поворота к своему дому, и через семь минут ворвалась в больницу.
Кругом стояла тишина. И даже дядя Федя не маячил при входе.
–– Неужели Танька наврала?! – прокралась в мое сознание простая в своей гениальности мысль. – Но зачем?
Нет, я знала за ней склонность к преувеличению и любовь, страстную, к пересудам.
Однако вот так, просто, звонить и говорить такие страшные вещи она не стала бы.
Или стала бы? Может быть, я слишком плохо ее знаю.