– Вдова рассказывала мне много раз, – продолжала Салли, – как наткнулась на них при повороте тропы, там, где кучей растет ольха; как она остановилась, думая, что эта леди имеет право здесь ходить; но оба скрылись с глаз быстрее, чем тень от облака, – а ведь леди не то чтобы сильно торопилась, да и ребеночек все тянул ее за руку то туда, то сюда; а вдову эта леди будто и не заметила, даже головы не подняла, даром что та встала как вкопанная и почтительно с ней поздоровалась. А старик Далтон – помните старика Далтона, мисс Лили?
– Думаю, что да, – он хромал и носил видавший виды черный парик?
– И вправду хромал, ну и память у вас! Это его лягнула одна из графских лошадей – он тогда служил на конюшне. Ему временами слышался шум, совсем как бывало, когда хозяин припозднится и зовет его или старого Оливера отпереть дверь. Случалось это в самые темные, безлюдные ночи. Внезапно у передней двери начинали как будто повизгивать и скрестись собаки, раздавался свист и кто-то легонько хлестал в окно плеткой – в точности как делал в свое время сам граф, упокой Господи его душу. Сперва разом уляжется ветер – будто затаит дыхание, после поднимется та самая возня, но в доме никто не откликается, и шум за окном стихает, и тогда ветер опять завоет: у-у-у, словно разом и смеется, и плачет, и ухает совой.
Слова замерли на устах у Салли, руки с вязаньем застыли в воздухе, миг старая служанка прислушивалась к воображаемым завываниям ветра, а затем возобновила рассказ:
– В ту самую ночь, когда графа настигла в Англии смерть, Далтон читал старому дворецкому Оливеру – а Далтон владел грамотой – письмо, которое днем пришло по почте. Там говорилось, чтобы Оливер привел дом в порядок, потому как хозяин заканчивает свои хлопоты и со дня на день возвращается – того и гляди, опередит письмо. Не дойдя еще до конца, они заслышали за окном страшный грохот, будто кто-то впопыхах трясет и старается открыть раму, и им обоим почудился снаружи громкий крик графа: «Впустите меня, впустите, впустите!» – «Это он», – говорит дворецкий. «Точно он, как Бог свят», – поддакнул ему Далтон, и оба поглядели в окошко. Они и зарадовались и перепугались – сами не знали отчего. У старого Оливера в ту пору ломило кости, так что открывать переднюю дверь пошел Далтон, крикнув: «Кто там?» Но в ответ – молчок. «Должно быть, хозяин подъехал к задней двери», – подумал Далтон, поспешил туда и снова спрашивает: «Кто там?» А снаружи опять ни звука. Тут Далтону стало не по себе; он не мешкая вернулся к передней двери, спрашивает: «Кто там, кто там?» Но все так же без толку. «Все равно открою-ка я дверь, – говорит себе Далтон, – не иначе как хозяину пришлось спасаться бегством». Ведь Далтон вместе с Оливером знали, за какими хлопотами граф ездил в Англию, и не удивлялись, что он решил схорониться. Далтон чуял притом что-то неладное и не переставая читал молитвы, но все же отодвинул засовы и отпер дверь. На улице не оказалось ни единой души – даже лошади, не говоря уж о человеке, – только мимо ног Далтона в дом проскочило неведомо что – размером эдак с собаку; оно юркнуло в дом так шустро, будто знало дорогу, – только это Далтон краем глаза и разглядел. Куда оно побежало – вверх ли, вниз, – он так и не узнал, однако в доме с той поры навсегда забыли о счастье и покое. У Далтона все нутро перевернуло – запирает дверь, а сам дрожит как осиновый лист. Вернулся он к дворецкому белый, как то письмо, что Оливер сжимал в руке. «Что это? Что это там?» – кричит дворецкий, хватает свой костыль, будто собирается отбиваться, и, глядя на Далтона, сам бледнеет не меньше его. «Хозяин приказал долго жить», – отвечает Далтон, и это была истинная правда.