В комнате их никто не встретил, однако, несмотря на ранний час, в доме явно не спали. Где-то слышались голоса, возня, скрип, стук и звон – то ли чашек, то ли бокалов.
– Аполлон Григорьевич, пожалуйста, поторопитесь, – услышал он голос Азаревича. Тот уже пересек мастерскую и открыл небольшую дверку в глубине комнаты.
Звуки стали громче.
Посетители прошли по длинному неосвещенному коридору и оказались в просторной светлой гостиной.
Анненский опытным взглядом оценил обстановку: сперва – полутемная мастерская, затем – темный мрачный коридор и, наконец, эта светлая гостиная с маленькими мягкими козетками, роялем и столиками для вина и фруктов…
– Что ж, хороши декорации! Редко где в провинции увидишь такую фантазию и вкус! Даже в Москве не уделяют столько внимания обстановке и внешним эффектам! А жаль, – Аполлон Григорьевич вздохнул.
Вдруг противоположная зеркальная дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился всклокоченный крупный молодой мужчина. Из одежды на нем были только мятая белая рубаха и подштанники. Осоловевшие глаза его не выражали никаких эмоций, но сам вид его был довольно устрашающим. Следом за мужчиной в дверь впорхнула испуганная худощавая дама в изумрудном платье с турнюром, которое было застегнуто до самой шеи на мелкие жемчужные бусинки.
«Должно быть, хозяйка заведения», – подумал Анненский.
Женщина, увидев Азаревича, заметно успокоилась. Тот чуть кивнул ей, и она исчезла за дверью.
Незнакомец всего этого не заметил. Он, как показалось Анненскому, не понял даже, что в комнате есть еще кто-то, кроме него. Повалившись на кушетку, он обхватил голову руками и глухо застонал, а потом протянул руку к маленькому и совершенно пустому прикроватному столику, словно что-то ища на нем.
– Вам воды, поручик, или чего покрепче? – спросил Азаревич.
Человек вздрогнул и хрипло простонал:
– Один черт! Во рту пересохло, что языком не повернешь…
Воролов подошел к столу со сластями, наполнил фруктовой водой из графина хрустальный бокал и протянул его человеку в подштанниках.
Тот долго с наслаждением пил, прерываясь на то, чтобы приложить холодную поверхность бокала то ко лбу, то к виску.
– Благодарю вас, господа, – наконец проговорил он, разглядывая из-под опухших век Азаревича и Анненского. – Вино, видно, ударило мне в голову. Вчера, похоже, перебрал. Merde! Черт возьми, память отшибло напрочь! Поверите, только сейчас понял, где я… Да, прошу прощения: мы знакомы?