– Ли, – осторожно произносит мама, – не воспринимай Таро чересчур буквально. Тринадцатый аркан редко следует трактовать прямо. Чаще всего он символизирует перерождение.
Вздрагиваю. Синие всполохи пляшут в ладонях. Все не так однозначно, как кажется? Жизнь за жизнь? Смерть за право гореть?
– Отца больше нет, Зейна, возможно, тоже, а ты даешь импровизированный мастер-класс про то, как правильно читать Таро? – Упрек срывается с губ прежде, чем я успеваю осознать, что несу.
Мама качает головой и с грустью улыбается.
– Я не отрицаю гибель твоего отца. Я хочу сказать, что все сложнее, чем ты думаешь. Тринадцатый аркан – это обновление. Шанс изменить что-то.
Голубые искры разгораются, огонь вырывается наружу, плавит кожу, танцует, танцует, танцует…
Мне с трудом удается абстрагироваться от манящего чувства нарастающей силы, которое я испытала, когда пламя коснулось чужого запястья. От чувства, которое все это время отказывалась признавать. Заставляю себя не думать о нем, не фантазировать, как потрясающе было бы ощутить его снова, не представлять покалывание на кончиках пальцев.
Стряхиваю наваждение и смотрю маме в глаза:
– Погадай мне, прошу. Мне нужна подсказка.
– Нет, – спокойно, но твердо отрезает мама. – Мы больше не будем заигрывать с судьбой. Ты рискуешь увидеть будущее там, где его нет.
Меня раздражает то, как поэтично звучат ее слова, то, что в них больше истины, чем я готова услышать. Однако мне быстро приходится смириться с тем, что мама не изменит свое мнение – несмотря на мягкость и уязвимость, она доказала свою принципиальность. Впрочем, нет смысла расстраиваться: карты вряд ли выдали бы детальную инструкцию по возвращению перстня.
– Иди сюда, девочка. – Беру на руки кошку и помещаю в переноску, а затем поворачиваюсь к маме. – Спасибо, что позаботилась о ней.
– Береги себя, – отвечает она, словно зная – это последнее, что входит в мои планы.
***
– Гори!
В двадцатый по счету раз выкидываю руку вперед, представляя, как вспыхивают лазурные искры. Бесполезно. Однажды Зейн в шутку назвал меня Чудо-женщиной, но правда в том, что я – супергерой-аутсайдер из тех, что прозябают на обочине жизни вместо того, чтобы спасать мир. Питер Паркер в чужих паучьих сетях. Брюс Уэйн без маски. Неужели то, что произошло в Венеции, не повторится?